Путч будет завтра (Старинный романс)

– Ну вот, явились – не запылились. Кофе, небось, захотели лакать? Я тут сижу-сижу, а их всех будто корова языком слизнула. Ну, эти – ладно, а Вас-то, Алексей, куда черти унесли? Вам работать надо, а Вы шлындраете бог знает где. Или у Вас и в самом деле салфетки кончились? Могу презентовать, у меня много, не жалко для-ради высокой науки.

– Хватит ворчать, – рассмеялась Ольга. – Идемте пить кофе. А потом Ирочка нам споет. У нас у всех настроение. Мы тут такую тему обсудили! Любовь и ревность.

– А вот ревнивцев, – свирепо прорычала Надежда, – на дух не переношу. Я сразу говорю, что человек я вольный, что захочу, то и сделаю. А потом все, как есть, тебе выложу, скрывать не стану, не надейся. Но уж и ты будь добр…

Общество дружно посмотрело на Нахапарова и покатилось со смеху.

9

Утром Алексей Алексеевич сбежал в Севастополь. Именно сбежал, сбежал от Надежды, от спорщиков – друзей, сбежал, ища душевного спокойствия, иначе это назвать было никак нельзя. Да он и не пытался, так что ловить себя на лицемерии в этот раз даже и не пришлось.

Севастополь бурлил, подобно борщу в кастрюле у нерадивой хозяйки. За какой-нибудь час Алексей Алексеевич умудрился влипнуть аж в целых три митинга. На один из них две кошмарно энергичные дамочки его тащили, схвативши за руки и во все корки костеря за “совковость”. Причем выражения они использовали такие, что Алексей Алексеевич даже искренне пожалел, что не нашлось человека, который превратил бы наглое оскорбление “совок” в такой же символ, какими сделались слова “гез“, “фрондер”, или, скажем, “пуританин”, изначально звучавшие не менее хамски. В ближайшем кафе, куда он заскочил выпить чашечку кофе, шумная компания сердитых людей поднимала тосты за парашу для дерьмокрадов, Колымский Косомордец и “Огонь, в смысле “пли!” для Огонька. А в первом же зале морского музея, куда он забрел в поисках тишины, услышал, как тамошняя надзирательница громогласно растолковывала полудюжине домохозяек и пенсионерок всю несостоятельность экономической теории Маркса, написанной, по ее мнению, для необитаемого острова, на котором кроме попугаев никого больше и нету. Алексей Алексеевич помчался в Херсонес, но день сегодняшний достал его и здесь – на развалинах красовались невнятные, но ужасно свирепые листовки этих самых демократических либералов, а на арене античного театра две противостоящие друг другу группы людей, казалось, готовы были уже и гладиаторствовать. Алексей Алексеевич махнул рукой и отправился в обратный путь.

В автобусе он столкнулся с налоговым инспектором. От инспектора попахивало коньячком и неприязнью, “здравствуйте” он процедил сквозь зубы и на Алексея Алексеевича не глядя. Пребывал инспектор в обществе вальяжного гражданина, упакованного с ног до головы в невероятную импортную “джинсу”, и двух полненьких лысоватых молодых людей, одинаковых как близнецы, даже жирные золотые цепи на их шеях – и те были явно из одной коробки. Троица была при багаже, видно только что приехала, причем и инспектор, и молодые люди перед вальяжным ходили на задних лапках.

Всю дорогу вальяжный громогласно разглагольствовал о том, что времена, мол, меняются, что для умных людей нынешняя ситуевина – самое оно, и что, следственно, не надо быть лохом, а надо успеть в налоговой инспекции и иных прочих всякого фискального толка службах застолбить позиции, поскольку там и нынче непыльно, а вскорости, если все пойдет как надо, будет просто золотое дно. Инспектор смотрел вальяжному в рот, молодые люди поддакивали и энергично кивали головами, а один из них, повернувши голову к сидевшему сзади Алексею Алексеевичу, сказал, весело скаля зубы:

– Да, господа, наступает время Остапов Бендеров.

Поскольку себя и своих друзей он с Остапом явно отождествлял, а от Алексея Алексеевича ожидал ответной реплики, Алексей Алексеевич ответил, с трудом сдерживая раздражение:

– Ну, я бы сказал, не столько Бендеров, сколько Корейко, – и отвернулся к окну. Владыки жизни, черти их дери, хоть бы уж на такси в таком случае не экономили, что ли, да там бы и трепались, слушай их тут…

Санаторий встретил его благостной тишиной. Сияло солнце, ветерок лениво шевелил листву… хоть волком вой, если бы мог и умел – напился б сейчас до потери сознания. Алексей Алексеевич пошел, куда глаза глядят, и тут же наткнулся на пышущую избытками энергий Алису.

– А-аха, – сказала она, – Разве Вы не в Севастополе?.. Уже вернулись?..

Вот чертова баба, – невнимательно удивился Алексей Алексеевич, – все-то она знает… а Алиса продолжала:

– А Вы, Ал-Ал, однако же, ходок. Не устаю восхищаться. Уже и клинышек вбили?.. Впрочем, Вы, как профессор, на студенточках натренированны, я думаю… Вот только не староват ли объект на Ваш нестандартный вкус? Да и с бермудским треугольником как быть? Третий угол очень уж переживает.

Алексей Алексеевич захлопал глазами.

– Ну-ну, Ал-Ал, не надо наива. Не переигрывайте, артист Вы никакой, – рассмеялась Алиса и, помахав ручкой, пошла прочь, однако, не отойдя и нескольких шагов, вдруг повернулась и сказала, хитро прищурив глазки: