Путешественник

Безбрежные пески Деште-Кевира были не единственной опасностью для человека. Само название, как я уже говорил, означает Большая Соляная пустыня, и по праву. Обширные просторы здесь засыпаны вовсе не одним только песком. Они представляют собой клейкую массу, недостаточно влажную, чтобы она называлась грязью или топью, потому что ветер и солнце высушивают эту массу, превращая ее в затвердевшую плотную соляную поверхность. Путешественникам здесь частенько приходится пересекать одну из таких сверкающих, размельченных, вызывающих дрожь, ослепительно белых соляных корок, и они должны делать это осторожно. Кристаллы соли еще более колки, чем песок; даже мозолистые подошвы верблюдов можно поранить до кровоточащей плоти; и если всаднику приходится там спешиваться, то сначала он раздерет себе обувь, а потом и ноги. А еще шероховатая поверхность пластов соли превращает эти территории в то, что Ноздря называл «зыбучие земли». Иногда верблюд или человек своим весом проламывают корку. Если это случается, то животное или человек падают в эту грязь. Из этого зыбучего соленого песка невозможно выбраться самому, там нельзя даже стоять, ожидая, пока помощь придет. Зыбучий песок медленно, но неотвратимо затягивает все, что в него попадает, засасывает внутрь и смыкается вновь. И если рядом на твердой земле не оказывается спасителя, то несчастный, который упал, обречен. По словам Ноздри, целые караваны людей и животных исчезли так без следа.

Вот почему, когда мы подошли к первой такой соляной равнине, то хотя она и выглядела так же безобидно, как слой инея, не вовремя покрывший землю, мы остановились и тщательно обследовали ее. Перед нами впереди до самого горизонта сверкала белая корка, она тянулась так далеко во все стороны, насколько хватало глаз.

— Мы можем попробовать обойти ее, — предложил отец.

— На картах Китаба такие детали не отмечены, — сказал дядя, задумчиво почесывая локоть. — Во всяком случае, мы не знаем, как далеко она тянется, и даже не можем предположить, где окольный путь будет короче, на юге или на севере.

— Если мы будем обходить все корки, — заметил Ноздря, — то останемся в этой пустыне до скончания века.

Я молчал, потому что совершенно не разбирался в путешествиях по пустыне, и мне совершенно не было стыдно, что решение будет принято без моего участия более опытными людьми. Мы вчетвером сели на наших верблюдов и начали всматриваться в даль, оглядывая сверкающую пустошь. Малыш Азиз, который остался позади, заставил своего вьючного верблюда лечь и слез с него. Мы и не заметили, что он делает, пока Азиз не подошел к соляной корке. Мальчик повернулся, посмотрел на нас и спокойно улыбнулся, а затем произнес голоском, напоминающим пение птички:

— Теперь я смогу отплатить вам за вашу доброту и за то, что вы привели меня сюда. Я пойду вперед и буду определять по сотрясению корки, насколько прочна ее поверхность. Я доберусь до твердой земли, а вам останется только следовать за мной.

— Ты поранишь ноги! — запротестовал я.

— Нет, мирза Марко, я легкий. А еще я взял на себя смелость достать из вьюков эти две тарелки. — Он поднял два золотых блюда, которые отправил с нами шах Джаман. — Я пристегну их ремешками к моим туфлям, это самая лучшая защита.

— Но тем не менее это опасно, — сказал дядя. — Ты, конечно, молодец, что храбро вызвался добровольцем, парень, но мы поклялись, что с тобой ничего не случится. Лучше кто-нибудь из нас…

— Нет, мирза Маттео, — произнес Азиз тоном, не терпящим возражений. — Если я случайно провалюсь, вам будет легче выдернуть меня, чем кого-нибудь более тяжелого.

— Он прав, хозяева, — сказал Ноздря. — Ребенок не лишен здравого смысла. И, как вы отметили, доброго сердца, ибо он храбр и предприимчив.

Итак, мы позволили Азизу двигаться впереди и последовали за ним на безопасном расстоянии. Мы шли медленно из-за шаркающей походки мальчика, к тому же это причиняло меньше боли верблюдам. Мы пересекли эту зыбучую землю в целости и сохранности и, прежде чем наступила ночь, оказались на надежном песке, где можно было разбить лагерь.

Лишь один раз в тот день Азиз внезапно провалился под твердый слой поверхности. С сильным треском корка разбилась, словно стеклянная, и он по пояс упал в жижу, которая была под ней. Мальчик не вскрикнул от страха и даже не хныкал, когда дядя Маттео слез с верблюда, развернул свою седельную веревку и, набросив ее на Азиза, осторожно вытянул того обратно на твердую землю. Но мальчик отлично знал, что на какое-то время завис над бездонной пропастью, потому что, когда все мы озабоченно столпились вокруг, его лицо было бледным, а голубые глаза огромными. Дядя Маттео обнял малыша и прижал к себе, нашептывая ободряющие слова, пока мы с отцом отряхивали его одежду от быстро засыхающей грязи с солью. К тому времени, когда мы управились, мужество вернулось к Азизу, и он настоял на том, что снова пойдет впереди, чем вызвал у нас всех восхищение.