Путешественник

Отец вздохнул, по очереди посмотрел на нас, почесал еще немного свою бороду и наконец сказал:

— Ладно, тогда мальчик поедет с нами. Иди, Марко, и объяви ему об этом. Скажи его сестре и вдове Эсфири, чтобы они упаковали вещи Азиза, которые он возьмет с собой.

Таким образом, мы с Ситаре улучили возможность обменяться кратковременными поцелуями и другими невинными ласками. А на прощание девушка сказала мне:

— Я никогда не забуду вас, мирза Марко. Я не забуду, как вы были добры к нам обоим и как беспокоились о моей дальнейшей судьбе, о том, что со мной станет после вашего отъезда. Я бы очень хотела вознаградить вас — и именно тем способом, от которого вы так благородно отказались. Если когда-нибудь вы снова окажетесь здесь…

Глава 4

Я уже упоминал о том, что нам предстояло пересечь Деште-Кевир в наиболее подходящее для этого время года. Не представляю, что бы с нами было, если бы нам пришлось пересечь ее в самое плохое время. Мы сделали это поздней осенью, когда солнце уже не было таким дьявольски горячим, однако все равно подобное путешествие, вне всяких сомнений, нельзя назвать приятным. До этого я полагал, что нет ничего более скучного и однообразного, чем долгая поездка по морю, по крайней мере когда море не становилось страшным из-за шторма. Однако хуже всего оказалось путешествие по пустыне: жажда, зуд, царапающий кожу дребезжащий песок, изнуряющая жара — список ненавистных неудобств можно было продолжать и продолжать. Именно этот список всплывал, словно речитатив проклятий, в расстроенном мозгу путешественника, когда тот устало тащился по пустыне от одного невыразительного горизонта по невыразительной плоской поверхности к другой удаляющейся от него невыразительной линии горизонта.

Покинув Кашан, мы снова оделись для нелегкого путешествия. Мы сняли аккуратные персидские тюрбаны и роскошные расшитые наряды, вновь завернувшись в свободно свисающие куфии, головные накидки и в просторные абасы, которые были не столько красивыми, сколько практичными костюмами, не прилипавшими к телу, но свисавшими свободно. Таким образом, это давало поту возможность испаряться с тела и на костюме не образовывалось складок, в которые мог забиваться летящий песок. Наши верблюды были увешаны кожаными бурдюками с хорошей кашанской водой, а также вьюками с сушеными бараниной, фруктами и ломким местным хлебом. (Чтобы раздобыть эти продукты, нам пришлось дожидаться, пока базар снова пополнится после Рамазана.) Мы также нашли в Кашане и некоторые новые товары, которые взяли с собой: гладкие округлые прутья и отрезы легкой ткани, сшитые таким образом, что они образовывали кожух. Вставив прутья в кожух, мы могли быстро превратить его в шатер такого размера, что там свободно мог укрыться один человек, или если было необходимо, то могли разместиться и двое, но уже не с таким комфортом.

Еще прежде, чем мы выехали из Кашана, я предупредил Азиза, чтобы он никогда не позволял нашему рабу Ноздре заманить его в шатер или еще куда-нибудь вне пределов видимости остальных, и велел сразу же сказать мне, если погонщик верблюдов попытается с ним что-нибудь сделать. И действительно, как только Ноздря заметил среди нас мальчика, его поросячьи глазки расширились до размеров человеческих, а единственная ноздря зашевелилась, словно он почувствовал запах добычи. В первый день Азиз, так же как и все остальные, на короткое время оказался обнаженным — и Ноздря бродил вокруг и строил глазки, пока я помогал мальчику снять персидский наряд, в который одела его сестра, и показывал, как правильно облачаться в арабские куфию и абас. Я незамедлительно сделал Ноздре суровое предупреждение, многозначительно поигрывая своим поясным кинжалом, пока произносил речь. Он весьма неискренне заверил меня в том, что будет вести себя хорошо.

Едва ли я поверил в обещания Ноздри, но случилось так, что он действительно ни разу не приставал к Азизу и не пытался этого делать. Мы еще только начали путешествие по пустыне, когда Ноздря стал заметно страдать от какой-то болезненной язвы на заду. Если, как я подозревал, раб сознательно зашиб ногу одному из верблюдов для того, чтобы сделать остановку в Кашане, то теперь другое животное нашло способ отомстить ему. Каждый раз, когда верблюд Ноздри оступался и встряхивал его, Ноздря пронзительно вскрикивал. Вскоре он подложил себе на седло все мягкие вещи, которые только смог найти среди тюков. А затем, каждый раз, когда раб отходил от костра, чтобы помочиться, мы слышали его стоны и неистовые проклятия.

— Один из кашанских мальчишек, должно быть, заразил его scolamento[145], — сказал дядя Маттео с насмешкой. — Это точно заставит паршивца вести целомудренный образ жизни и впредь быть разборчивым.