Путешественник из ниоткуда

– С таким же успехом она могла и дать понять, что все только начинается, – вздохнула баронесса. – Кроме того, если говорить начистоту, то у нас вообще нет доказательств того, что все случившиеся убийства связаны между собой. Представьте на миг, что первую собаку задушили дети, вторую из мести, скажем, Антипка Кривой, Елену Веневитинову убил Максим Аверинцев, чтобы не пришлось долго ждать наследства, а Головинского – Веневитинов, который, по его же собственным словам, ненавидел учителя.

– А перо?

– Веневитинов вложил его для отвода глаз, – отозвалась Амалия, – потому что знал о прошлом своей жены.

– Это было бы слишком жестоко, – проворчал я.

– Зато идеально отводило бы подозрения от него самого, – возразила Амалия. – А еще, знаете ли, брошенные любовницы иногда совершают убийства. Что мешало Анне Львовне убить учителя, который, к примеру, дал ей понять, что она ему надоела? Ведь раньше она уже однажды убила... Перо же она оставила для отвода глаз, а истерику перед вами разыграла, чтобы окончательно сбить вас с толку. Вот вам и версия, которая ничуть не хуже вашей. И на самом деле оказывается, что Марья Петровна Шумихина, она же Киселева, тут совершенно ни при чем.

– Хорошо, – спокойно сказал я, – мы доведем дело до конца. С чего начнем?

– С «Уголка для проезжающих», – отозвалась Амалия. – Надо же вам забрать вещи, раз уж вы переезжаете в столицу. Заодно и попытаемся разговорить прислугу. Люди, которых не замечают, на самом деле видят очень многое. Надо только найти к ним правильный подход.

* * *

Внешне в «Уголке» ничего не изменилось. Все было так же, как всегда, и только прислуга ходила с суровыми, заплаканными лицами. Я объявил, что мне поручено провести расследование по поводу несчастного случая, и достал свою записную книжку. Перечеркнув все, что имело отношение к делу о похищенных чертежах, начал заполнять новую страницу.

Первый же лакей, вызванный для допроса, показал, что в Глухов Марью Петровну отвозила кухарка Пелагея, потому что Марья Петровна лошадей не слишком любит, а Пелагея с ними управляется не хуже любого кучера. Я подробно расспросил лакея, как Марья Петровна вела себя в последние недели.

– Может быть, она выглядела радостной или, наоборот, казалась подавленной?

Однако лакей объявил, что хозяйка была совершенно такой же, как и всегда.

– Она когда-нибудь упоминала Веневитиновых?

– Нет, кажется. Да они у нас и не жили.

Единственное, что вспомнил лакей, – так это, что, когда стало известно о гибели Елены Веневитиновой, Марья Петровна не удержалась и сквозь зубы, но довольно явственно проворчала: «Так им и надо». Я отпустил свидетеля и вызвал Пелагею.

Кухарка, которая, на моей памяти, только и делала, что бранилась с хозяйкой, пришла с красными глазами, опухшими от слез. Да, она отвезла хозяйку на станцию в Глухов. Марья Петровна казалась очень оживленной и все время говорила о покупках, которые она намеревалась сделать.

– Только, по-моему, тут все дело было не в занавесках, – объяснила Пелагея. – Кажется, господин Ряжский собирался сделать ей предложение, вот она и хотела пошить новое красивое платье. Она вообще превеликая модница была. Где какой турнюр или косыночка... все понимала и могла объяснить.

Пелагея собиралась уже возвращаться со станции, как вдруг услышала крики, прибежала обратно – и увидела под поездом только раздавленную ногу. Ей сделалось дурно, и дальше она мало что помнит. Но господин начальник станции был с ней очень любезен, вызвал свою жену и велел напоить ее чаем, а сам послал за Ряжским.

– Каких-нибудь знакомых вы встретили на станции? – спросил я. – Кого-нибудь, кто живет поблизости?

Я записал ответ кухарки, задал еще несколько вопросов и сказал, что вызову ее, если она мне понадобится. Спрятав записную книжку, я поднялся к Амалии, которая осматривала вещи погибшей.

– Что-нибудь удалось отыскать? – спросил я, входя в комнату.

– Пока ничего, – отозвалась Амалия. – Ни предсмертной записки, ни покаянного письма, которые так любят оставлять наши самоубийцы. Думаю, она не покончила с собой.

– А я почти уверен, что нет.

Амалия подняла на меня вопросительный взгляд, и я пояснил:

– Дело в том, что на станции была Анна Львовна Веневитинова. Кроме того, Марья Петровна, похоже, решила, что Ряжский сделает ей предложение. В последние дни она была очень оживленной и собиралась шить новое платье.

– Новое платье? – вздохнула Амалия. – Тогда точно не самоубийство. Знаете что, Марсильяк, съездите-ка вы к мадам Веневитиновой, а я пока поищу здесь. Есть один вопрос, на который я пока не нахожу ответа.

– Хорошо, – сказал я. – Если Веневитиновы еще не уехали, я попытаюсь ее разговорить. Но, боюсь, придется нелегко.

* * *

В Старове царили суета и суматоха. Слуги, обливаясь потом, таскали чемоданы, узлы, какие-то свертки. Судя по всему, семья Веневитиновых покидала нас навсегда.

Я поднялся по лестнице и спросил у Ирины Васильевны, здесь ли Анна Львовна.

– Да, она здесь. Вы хотите с ней поговорить? Подождите минуточку...

Она ушла в гостиную и неплотно затворила за собой дверь. До меня донесся голос Анны Веневитиновой: