Путешественник из провинции Бос

Встретившись на том свете, оба приятеля, несомненно, здорово повеселились, потому что, хотя у входа в упомянутый музей их имена и выгравированы на мраморной доске вместе с фамилиями главных дарителей, зато внутри музея на почетном месте находится моряк, а нашего писателя там… нет. Таким образом, в памяти потомков два потопленных судна значат иногда больше, чем сорок книг!

ГЛАВА 3 НЕПРАВИЛЬНЫЙ ВЫБОР

Студент-медик отправляется на войну

Около 1868 г. Луи Буссенар, получив гуманитарное образование, поступает на медицинский факультет Парижского университета. Кажется, что его выбор уже сделан: он станет врачом. Мы практически ничего не знаем о первых годах его пребывания на факультете; нам известно только следующее: тогда он приобрел внушительные медицинские познания, широко использованные в дальнейшем в его книгах; его преподавателем и другом был замечательный профессор Берже;[8] некоторое время Буссенар учился в Страсбурге[9], через два года эта его деятельность прервалась в связи с началом войны.

Как студент Буссенар не подлежал мобилизации. Но как пламенный патриот он решил, несмотря ни на что, пойти служить в армию. Он был зачислен военным фельдшером в действующую часть и вскоре оказался на Восточном фронте, где присутствовал — сознавая свое бессилие — при разгроме французских войск под Висамбургом и Рейшофенном.

Об этом периоде у него в памяти сохранились потрясающие картины, конкретные эпизоды:

«Приходилось ли вам видеть, как в бой отправляется хорошо оснащенный полк с начищенным до блеска оружием, солдаты весело маршируют стройными рядами, преисполненные воодушевления, силы и надежды? Достаточно нескольких часов, чтобы превратить это прекрасное войско в беспорядочную толпу несчастных беглецов, растерянных, в рваной одежде, с почерневшими лицами, искалеченными руками и ногами, стонущих от боли и являющих собой жалкое зрелище полного замешательства»[10].

Отступив в составе армии к Парижу, Буссенар стоически переносит суровые испытания осады, лишения и голод, огонь артиллерийских обстрелов.

«Париж с трудом дышал, взятый в железное кольцо блокады, которое с каждым днем все сжималось. Наступал момент того психологического воздействия, на которое надеялся немецкий канцлер. Каждую ночь на город обрушивался стальной ураган, довершая последствия голода и болезней. Готовые сражаться мужчины, загнанные в окопы или теснившиеся в казармах, истощенные и продрогшие, ждали следующего дня, наступавшего с хмурой и отчаянной медлительностью. Никогда раньше эта неподвижность, так не свойственная французскому темпераменту, не ощущалась столь болезненно защитниками Парижа; она была самой невыносимой из переживаемых ими тягот. К физическим страданиям добавлялись муки бесплодного и бесконечного ожидания, так что даже самые энергичные чувствовали, как тают все их надежды. Здесь мало сражались, зато столько людей умирало!.. Было четыре часа утра. Еще три часа темноты, прежде чем забрезжит бледный свет так долго не наступающего дня.

Моряки в бараньих кожанках молча передвигались в глубине окопов, растянувшихся от Аркея до Сены. Нас было двенадцать человек за палаткой, прикрывавшей огонь костра, в котором потрескивали, обугливаясь, зеленые ветки деревьев: на таком костре можно было разве что подсушить подметки сапог. Но было крайне важно не обнаружить нашего присутствия: от врага нас отделяли всего восемьсот метров. Время от времени темноту освещала яркая вспышка огня, ледяной воздух разрывался свистом, гремел взрыв. Немцы не спали. Мы тоже должны были бодрствовать; и северный ветер употребил всю свою жестокость, чтобы проморозить нас до мозга костей»[11].

Буссенар, считавший эту неподвижность убийственной, находился в числе тех, кто постарался преодолеть ее в ночь с 1 на 2 декабря, когда была предпринята героическая попытка прорыва блокады при Шампиньи…

«Вперед!.. И темные линии стрелков развертываются с поразительной быстротой. Солдаты, обрадованные возможностью вырваться из смертоносной неподвижности, стремительно бросаются вперед. Звучат горны, пронзительные, частые, как звон набата… Вот наконец хорошо известный сигнал: “Огонь!” С беспорядочно разбросанных позиций раздаются сухие, едва слышные выстрелы, но их эхо далеко разносится по долине Марны. Окопы загораются, искрятся, полыхают ярким огнем. Вскоре начинает громыхать пушка, присоединяя свой голос к этой пороховой симфонии; пули заводят свое пронзительное “пииуу”, снаряды один за другим пронзают воздух, и резкий стук пулемета сопровождает этот свинцовый ураган.

Вперед!.. Черт возьми! Эта дьявольская музыка по-настоящему увлекает. К тому же враг, кажется, отступает. И при магическом слове “Вперед!..” мы бросаемся в самое пекло. Возвращается радостное настроение, но проклятый пороховой дым вызывает сильную жажду. Канистры пусты, мы едим лед; какому-нибудь счастливцу достается прихваченная морозом гроздь винограда; вспоминаем, что урожай с виноградников не был собран.