Путешествие

Дети, наделенные богатым воображением, часто утрачивают его в самых неожиданных случаях, необъяснимых и зловещих. Такой случай вырастает до размеров самодовлеющей действительности вне которой уже ничего не может произойти. То же самое, только в ином масштабе и при другие обстоятельствах, случается иногда и со взрослыми. А вообще еще не выяснено, на чем основано такое состояние души. Может быть, оно является результатом здравого рассудка, а не паники. Рассуждения на эту тему завели бы нас слишком далеко, отложим их до более подходящего времени.

Генрику в этом положении не приходил в голову тот простой факт, что сейчас выйдут родители и все тут же объяснится.

Когда наконец родители появились, он успокоился. но только отчасти. В нем осталось смутное ощущение вины, сознание того, что он в конфликте с законностью, и ощущения эти были так сильны, что все соображения о собственной правоте лишались всякого значения.

Родители шли бодрые» примиренные, неожиданно развеселенные солнцем и перспективами модного курорта. Впереди шел Янек. Он нес ведерко, лопатку и формочки для песка, шел, как идет важный чиновник с портфелем в учреждение. Неожиданно за ними показался старик в жилете, в руках у которого были небольшие грабли. 0н весело, вежливо, даже угодливо поздоровался с родителями, обменялся с отцом какой–то шуткой и фамильярно потрепал Янека но голове. Янек не реагировал, даже глазом не моргнул; казалось, важность и достоинство его были неуязвимы.

При виде старика в жилете Генрик тихо вскрикнул и спрятался за дерево. Ему не только не хотелось, чтобы старик в жилете, убедился, что он принадлежит к этой семье и имеет право жить в этом доме, наоборот, он боялся этого. Ему казалось, что, может быть, родители объединятся со стариком в жилете против него, или, может быть, старик, убедившись, что Генрик принадлежит к их семье, прогонит их всех, или же случится что–то еще, что даже трудно предвидеть. Можно ли тут что–нибудь знать?

В то же время признаки явной симпатии и согласия между стариком в жилете и родителями усиливали в нем чувство обиды и бесправия.

Выйдя за калитку, отец остановился и огляделся по сторонам.

— Генек! — позвал он.

Старик в жилете наклонился над клумбой с цветами и стал разрыхлять землю своими грабельками.

— Может быть, он побежал на пляж? — сказала с беспокойством мать. — Это нехорошо. Я не хочу, чтобы он привыкал ходить на пляж один.

— Э, если даже он имел это намерение, то наверняка, в последнюю минуту передумал и вертится где–нибудь около дома, — сказал отец. — Меня иногда ужасно огорчает, что он такой тихоня.

— А я хочу, чтобы он был тихоней, это лучше, чем подвергать себя опасностям.

— Для тебя, Анет, весь мир полон опасностей.

— Да, к твоему сведению. —

— Но так ты воспитаешь Генека слюнтяем.

— Я его плохо не воспитаю. Только вот и сомневаюсь, хорошо ли влияет на его воспитание, то что ты болтаешь при нем разные глупости.

— А я, — сказал отец торжественным тоном и с чувством собственного достоинства, — сомневаюсь, хорошо ли для воспитания сына, если он слышит от матери, что его отец болтает глупости.

Хорошее настроение рассеялось в пустом и мелочном споре.

Минуту шли молча и старались, ослепленные солнцем и синевой первого дня отдыха, о котором столько мечтали, сдержать теснящиеся, издавна накопившиеся обиды, упреки и претензии.

Миновали дерево, за которым стоял Генрик.

— В конце концов, — тихо сказала мать, — я это говорю не при нем, мой дорогой.

— В данную минуту нет, — сказал отец так же тихо. — Бывало, однако, что нечто в этом роде ты говорила и при нем.

— Выдумываешь.

— Припомни хорошенько.

Речь шла уже не о Генрике, не о его воспитании. Даже не о деликатном вопросе взаимного уважения. Они — как два завистливых поэта, которые, не желая сказать, что они думают друг о друге, препираются в неудержимой потребности поспорить на тему, что лучше — разбивать ли яйцо, сваренное всмятку, ложечкой или обрезать ножом, и приводят в недоумение непосвященных свидетелей тем, что способны в этот пустяк вкладывать столько пыла и ярости.

Когда, почти забыв о существовании пропавшего Генрика, они так же молча свернули вправо, Генрик, уверенный, что старик в жилете, стоящий к нему спиной, занят расчисткой грядок, выскочил из–за дерева и догнал родителей.

— А, это ты, — сказал отец с облегчением, радуясь, что нашелся предлог избежать войны или хотя бы отсрочить ее.

Оба начали резко упрекать Генрика, нелогично, непоследовательно. Оба чувствовали облегчение, что нашелся объект, против которого можно объединиться.