Путешествие для бедных (Из Москвы в Минск на электричке)

Солнце просвечивает, а ветерок продувает вагон, еще недавно набитый битком, безотказно вбиравший всех, кому надо было куда-то двигаться в этом летнем, снисходительно-добром и бесконечном пространстве. Вагон покачивается, позвякивают, перекатываются пустые бутылки, шелестят обертки и брошенные газеты.

Я снова на старом месте у входа. Кроме меня, в вагоне еще двое – нарядная молодая пара. Я и не заметил, когда они появились. Девушка в классической белой блузке – не дешевенькой, видно, – и в черных тонких шальварах. Короткая пышная стрижка, тонкий орлиный нос. Красивая длинная шея пленительно переходит в линию плеч. В ней много породы и бездна вкуса. Она с большим букетом чайных роз, осторожно высовывающих свои гладкие головки из блестящей упаковки, перевязанной лентой. Девушка периодически склоняется к розам, осторожно вдыхает их аромат. Подносит букет к лицу своего спутника. Он вежливо склоняется, нюхает, но, как и положено деловому мужчине, не придает этому значения. Он о чем-то думает. Есть проблемы. Как подставить коллегу по бизнесу и присвоить его пай? Или кого-то надо всё же пристрелить? Парень периодически достает сотовый и отдает какие-то распоряжения: «Все! Я сказал!»

В тамбуре появляется энергичный мужчина в железнодорожной форме. Машинист или помощник машиниста. Контролеры в одиночку не ходят. Тем более перед конечной станцией. Однако он требует у молодых людей билеты. Обидно. Молодой человек с достоинством достает бумажник – «Сколько с нас?». Контролер получает деньги, выписывает какую-то бумажку или даже две. Три зайца в одном вагоне. Но с меня-то он ничего не получит. Проходит мимо, как будто и не собирается спрашивать. Аппетит утолил. Может, и не спросил бы, если бы я сделал вид, что сплю. Но исполнение служебного долга казалось ему чисто формальным и не предвещающим никаких проблем. Все-таки на профессионального зайца я ещё не похож. «Ваш?» Я спокойно протягиваю ему свой билет до Одинцова.

Он недоуменно разглядывает билет, потом меня, потом опять билет, как будто там моя фотография и он сверяет ее с оригиналом. Возвращает. Делает шаг дальше, но вдруг оборачивается и говорит с неожиданной обидой:

– Совести у вас нет!

Обида оттого, наверно, что он обманулся моей внешностью законопослушного гражданина. Но я тоже в нем обманулся. Так что мы квиты.

Наличие совести связано с определенным материальным достатком. Есть некий минимальный уровень, на котором она появляется, и некий максимальный, на котором она снова исчезает. Нищета и богатство в совести не нуждаются. Хотя может быть и нуждаются, просто для них это недосягаемо. Нищий до нее не дотягивает, а богатый ею тяготится. Совестливый нищий – почти покойник или святой. Что, впрочем, одно и тоже. Совестливый богач – почти бедняк.

В любом обществе мораль держится на среднем классе, именно ему нужен порядок, закон, культура, наука. Религия? Она среднему человеку не нужна. Ему хватает здравого смысла, чтобы оставаться честным в отношениях с другими людьми. Наличие здравого смысла свидетельствует также и о достаточно устойчивой психике, не нуждающейся ни в каких метафизических подпорках. Да, тайна мира существует, многое для нас останется навсегда непознанным. Но это еще не повод давать делать на этом бизнес и попам. Паразитов и без них хватает.

Процесс секуляризации в Европе начался именно с появлением и ростом среднего класса. Религия нужна богатым и нищим, чтобы смягчать крайности их противостояния. Сегодняшние «новые русские» болезненно ощущают недостаток своей легитимности. Им нужна поддержка свыше, и церковь лицемерно-благостно дарует ее. Не даром, конечно. Особенно смешон какой-нибудь поп, освящающий, офис, а потом активно работающий челюстями и дегустирующий заморские зелья. «А если наша религия и требует от нас силы, – замечал Макиавелли, – то лишь для того, чтобы мы были в состоянии терпеть, а не для того, чтобы мы свершали мужественные деяния. Такой образ жизни сделал, по-моему, мир слабым и отдал его во власть негодяев: они могут безбоязненно распоряжаться в нем как угодно, видя, что все люди, желая попасть в рай, больше помышляют о том, как бы стерпеть побои, нежели о том, как бы за них расплатиться».

Процесс секуляризации в России за 70 лет официального атеизма так и не совершился. Прежде всего потому, что власть оказалась сплавлена с другой религией, воюющей только с формами своей предшественницы, но отнюдь не с ее сутью – это подмыло бы и ее собственный фундамент. Чудо, тайна, авторитет – также присутствовали в ее святцах. Так же, как и мощи, казалось бы, вполне светских пророков. Социализм, что было неизбежно в духовном пространстве России, оказался тоже религией, отозвавшейся на эсхатологические ожидания народа. Поэтому нынешние коммунисты так легко поменяли партбилеты на крестики. С таким же религиозным пылом Россия бросилась в перестройку, к кумирам рынка и частного предпринимательства.