Путешествие. Дневник. Статьи

Пишу о Бальзаке, потому что после его прелестной повести «Г-жа Фирмиани»[1071] ее могу тотчас заняться чем-нибудь другим. Это в своем роде chef d'oeuvre;[1072] тут все: и таинственность, и заманчивость, и юмор, и высокая, умилительная истина; я влюблен в эту Фирмиани! Как бы я желал своему Николаю встретить в жизни подобную женщину! И как хорош сам Бальзак! Что за разнообразный, прекрасный талант! Признаюсь, я бы желал узнать его покороче. Булгарина письмо о русской литературе [1073] — само по себе разумеется, что тут нет даже Полевого, — однако, несмотря на многое и многое фальстафское, есть же кое-что, по крайней мере что-то похожее на несколько шутовскую, порою почти бесстыдную искренность; сверх того, отголосок нынешних требований если и не людей, мыслящих ясно, отчетливо, самостоятельно, все же людей, хотя чувствующих порою силу прекрасного, способных порою быть увлеченными вдохновением поэта... Современность им нужна? Но что такое современность? Их современность уж не будет современностью 20-го столетия, а Шекспир и рапсоды — вечные современники всех столетий. Что такое современность нынешняя? Ответ у Булгарина короткий и ясный: презрение к человечеству! И вся она тут? И это не одна сторона нашей современности? И нет еще другой, более светлой? Впрочем, судить Булгарина слишком строго, право, совестно. Спасибо ему и за доброе намерение да за одну неоспоримую истину, им сказанную: «Есть и будет множество подражателей Пушкина — но не будет следствия Пушкина, как он сам есть следствие Байрона». Разумеется, если он ограничится быть только следствием. Но в хваленом «Демоне» Пушкина нет самобытной жизни — он не проистек из глубины души поэта, а был написан потому, что должно же было написать что-нибудь в этом роде. Вот вам и современность и ее требования! И этого-то «Демона» г. Булгарин ставит выше «Полтавы», выше «Цыган», выше прекрасных сцен в «Годунове».

Не слушай, друг Пушкин, ни тех, ни других, ни журналистов, готовых кадить тебе и ругать тебя, как велит им их выгода, — ни близоруких друзей твоих! Слушайся вдохновения — и от тебя не уйдет ни современность, ни бессмертие!

Упрекает Булгарин, между прочим, друзей Пушкина за то, что они хотели сделать из него только артиста, живописца и музыканта, — говорит, что «писатель без мыслей, без великих философических и нравственных истин, без сильных ощущений — есть просто гударь, хотя бы» и пр. Но без сильных ощущений и мыслей можно ли быть и музыкантом, можно ли быть и живописцем? А что Булгарин разумеет под великими нравственными истинами — мы знаем! Его величие не слишком-то велико, а, кажется, ему нужна дидактика в новом платье, от которой да сохранит нас бог!

26 июля

Получил большой пакет писем. Брат мой женится или, вероятно, уж женат.[1074] Трудно выразить, какое впечатление произвело на меня это известие. Дай бог ему счастия! Дай бог радость нашей старушке!

Не прибавляю ничего: слова не выразят ни желаний моих, ни надежд, ни — уповаю на господа! — совершенно неосновательных опасений! Итак, быть может, удастся же мне воспитывать, лелеять, нянчить малюток, и малюток не чуждых мне, детей родного брата и, скажу вдобавок, друга! О если бы! — но... Зачем не могу заснуть сегодня вечером и проспать бесконечные семь лет, после которых могу надеяться, что отпустят меня к родному!

[...] [1075] Мое уважение к Бальзаку очень велико; он чуть ли не выше и Гюго, и де Виньи [...]

27 июля

Провел день очень разнообразно и довольно деятельно: прохаживался, читал, занимался греческим и (чего давно уже не было) даже сочинял, ибо написал небольшую лирическую пиэсу, о которой покуда сам не знаю, что сказать.

29 июля

Приятно заметить хорошее, особенно когда оно встречается у людей, которых мы знавали, любили. Шульгин — человек с дарованием; взгляд его на историю не без глубокомыслия, слог у него иногда истинно прекрасен, напр. в статье «Состояние исторического мира в V и VI столетиях» [1076] он, между прочим, говорит: «Во второй половине V века и гунны пали; народы, так сказать, потопленные ими, начали возникать по сбытии наводнения гуннского».

30 июля

В «Сыне отечества» прочел я повесть «Полюбовная сделка»;[1077] — и в ней много таланта; вообще преобразование французской словесности — очень отрадное явление в умственном мире.

31 июля [1078]

[...] «Ростовщик Корнелиус» Бальзака, по моему мнению, из слабейших его произведений. Конечно, и тут есть прекрасные подробности, заметно несколько подражание и Гюго, и Скотту, — а сверх того, заметно, что род Гюго и Скотта не свойствен Бальзаку [ ]

1 августа

Поутру прочел неоконченного Шиллерова «Самозванца» [1079] и начал из него выписки, которые надеюсь кончить завтра. После обеда прочел в «Сыне отечества» повесть «Красный трактир»;[1080] рассказ хорош, но окончание, как во всех почти новейших французских повестях, неудовлетворительно.

2 августа [1081]

[...] Не забыть: «Красный трактир», сочинение Бальзака [...]

3 августа