Читаем Путешествие. Дневник. Статьи полностью

Наконец привелось мне в дневнике говорить не о Коцебу, не о Шписсе,[1267] не о Поль-де-Коке, а о Жуковском, которого 4-е издание попалось мне[1268] в первый раз в руки в 1840 г. В «Леноре» есть превосходные строфы; она, без сомнения, выше и «Людмилы», и «Ольги» Катенина; есть кое-какие и слабые места — но в мире нет ничего совершенного. Переделка «Батрахомиомахии» в своем роде прелесть, особенно спасибо поэту, что он так удачно воспользовался русскою сказкою в лицах «Как мыши кота погребают». «Сказка о спящей царевне» мне кажется несколько слабее пушкинских хореических сказок. Зато «Царь Берендей» очень и очень хорош; из нового это после «Кота Мурлыки» самое лучшее. «Перчатка» — образцовый перевод, хотя, кажется, размер подлинника и не соблюден. Даже анекдот — «Неожиданное свидание» — рассказан умилительно прекрасно. «Две были и еще одна» (с аллеманского) не без большого достоинства, однако, по-моему, уступают старому моему знакомцу «Красному Карбункулу». Жуковский едва ли не примирил меня опять с экзаметром, впрочем, все же не до такой степени, чтоб я сам стал когда-нибудь опять им писать или даже одобрил его экзаметрических переводов «Фридолина» и «Сражения с Змеем» Шиллера, в которых рифма и романтический размер не одни украшения, а нечто такое, с чем душа моя свыклась с самого младенчества. Жена a propos de[1269] царевиче Белая Шубка[1270] говорит, что белые мыши в Баргузине не редкость.


23 октября

Есть два рода занимательности: когда читаешь книгу и не бросаешь ее, потому что хочешь узнать, чем-то все это кончится; или когда какое-нибудь творение уже знаешь, когда только для того перечитываешь его страницы, чтоб опять насладиться теми из них, которые при прежних чтениях шевелили тебе душу. К первому роду занимательности способна даже самая глупая сказка, самый нелепый роман, напр. «Амазонки» Фан-дер-Фельде или «Египетские таинства» Шписса. Другого рода занимательность уже всегда порука за дарование автора и за неподложную красоту сочинения; ее-то я вчера, сегодня и третьего дня встретил в «Красном Карбункуле», который сряду перечел три раза и всякий раз с новым наслаждением, и в Расиновом «Британике».[1271] Скажу здесь, кстати, слова два о «Британике». Нет спору, что диалог французской трагедии Расина вообще не очень естественен: в нем слишком много круглоты, слишком мало небрежности, слишком мало перерывов и живости, il est trop aprete, trop epique;[1272] die Sprache wird zum Gesang,[1273] как говорит Шиллер, но чересчур. Однако в «Британике» эта принужденность, эта неестественность кстати; Агриппина, как тщеславная женщина, должна любить репрезентацию, должна любить слушать самое себя и любоваться своими фразами; Нерон еще притворщик, еще лицемер, а лицемеры всегда были охотники до тирад; Бурр не может еще отстать от привычки проповедовать, которую приобрел во время своего менторства; а Сатане-Нарциссу также невозможно обойтись без велеречия. Все эти говоруны придают диалогу трагедии некоторое единообразие; но ни в одной из известных мне французских театральных пиэс это единообразие не извинительнее, чем в «Британике», потому что оно основало на характере действующих лиц и, что всего удивительнее, не лишает его даже того интереса, который с первого взгляда ему противоречит.


30 октября

Прочел я «Наставление правильно состязаться с раскольниками»,[1274] сочин<енное> в Ряз<анской> семинарии. Если только все правда, большая часть раскольничьих сект до невероятности нелепы и даже гнусны. Впрочем...

Автор иногда довольно забавен, когда он в случаях, в которых просто бы надобно сказать дуракам, что они дураки, преважно приводит резоны, а в других, где бы не худо было приводить доказательства, некстати ругается и только и твердит: «Никак нет, мы православные, а вы еретики». Человека, который тебя считает еретиком, не переуверишь, хотя бы ты сто раз повторил: я православный!


6 ноября

Опять запустил свой дневник. Творческая вспышка в конце октября доселе осталась без последствий. Между тем я много прочел.[1275] Во-1-х, перечел «Гофолию» и «Баязета» Расина; во-2-х, познакомился с романом Свиньина «Ермак»; в-3-х, с замечаниями Наполеона о походах Тюренна, а теперь читаю его замечания о походах Фридериха.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературные памятники

Похожие книги

Прощай, Гульсары!
Прощай, Гульсары!

Уже ранние произведения Чингиза Айтматова (1928–2008) отличали особый драматизм, сложная проблематика, неоднозначное решение проблем. Постепенно проникновение в тайны жизни, суть важнейших вопросов современности стало глубже, расширился охват жизненных событий, усилились философские мотивы; противоречия, коллизии достигли большой силы и выразительности. В своем постижении законов бытия, смысла жизни писатель обрел особый неповторимый стиль, а образы достигли нового уровня символичности, высветив во многих из них чистоту помыслов и красоту душ.Герои «Ранних журавлей» – дети, ученики 6–7-х классов, во время Великой Отечественной войны заменившие ушедших на фронт отцов, по-настоящему ощущающие ответственность за урожай. Судьба и душевная драма старого Танабая – в центре повествования «Прощай, Гульсары!». В повести «Тополек мой в красной косынке» рассказывается о трудной и несчастливой любви, в «Джамиле» – о подлинной красоте настоящего чувства.

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза