Путешествие. Дневник. Статьи

В Ревеле и Свеаборге Кюхельбекер видел регулярно только двоих людей — часового у двери и пастора, с которым мог беседовать лишь на религиозно-нравственные темы. Письма от родных приходили редко и только через официальные каналы. Смерть Дельвига (14 января 1831 г.) почти полностью уничтожила возможность печататься. Упала творческая активность. Большая часть лирических стихотворений Кюхельбекера этого времени обращена к богу: он просит у бога сил для смирения и незлобия, утешает себя тем, что все людские заблуждения и грехи заранее искуплены Христовой кровью, напоминает богу о том, что его задача, «нас скорбью растерзав», уврачевать растерзанное сердце и послать скорбящему отраду. Знаменательно, что ни разу в дневнике не встречается надежды на смягчение участи или сокращение срока заточения царской милостью...

Освобождение пришло неожиданно — указом от 14 декабря 1835 г., на пять лет раньше, чем ожидал узник. К сожалению, не сохранилось ни дневниковых записей, ни писем Кюхельбекера последних дней заточения, когда он узнал и пережил радостную новость. В январе 1836 г. он уже доставлен в Баргузин, место поселения брата Михаила. Первые его письма отсюда — 12 февраля 1836 г. А. С. Пушкину, 13 февраля — племяннице Наталье. Первое литературное произведение, написанное на свободе, — переложение притчи Гердера «Венец небесный» — о юной монахине, прослывшей в своем монастыре юродивой, о которой игуменья говорит с презрением, что она их «почти бесчестит»: «самый низкий труд ей — наслажденье».[1758] Но любовь девы к низкому труду делает ее святой. Произведение это знаменательно. Не в 1826 г., а именно сейчас, в 1836, Кюхельбекер должен был впервые остро ощутить свою отторженность от дворянского класса или, точнее, — от клана людей, живущих духовной жизнью. Для ссыльного поселенца в Баргузине была доступна только сфера «самого низкого труда», т. е. труда физического, крестьянского труда на земле.

В отличие от культурных оазисов Сибири, какими все же можно назвать Иркутск или Тобольск 1830-1840-х г., Баргузин был полностью лишен культурной купеческо-чиновничьей прослойки общества; здесь можно было существовать только физическим трудом: при наличии достаточных средств — наемным, при отсутствии — собственным. Так жил брат Михаил; так вынужден был жить Вильгельм. Он получает надел земли, строит дом, женится на местной 19-летней девушке, дочери баргузинского почтмейстера Дросиде Ивановне Артеновой.

К весне 1839 г. у него уже приличное хозяйство: есть скот, он засеял хлебное поле (пшеница, яровая рожь, ячмень) пополам с одним крестьянином (семена — Вильгельма, труд — крестьянина, жатва — пополам), вскопан огород — шесть гряд вскопал сам, прочие — с найма по 15 коп. за гряду. Уже посажены 12 гряд картофеля, 1 гряда моркови, 1 свеклы, 1 горчицы. Будет еще капуста, огурцы и табак.[1759]

В письме к племяннице Наталье Кюхельбекер перечисляет все это с видимым удовлетворением, однако отдаться полностью хозяйственным заботам он так и не сумел. Физический труд был ему не по силам, духовный уровень баргузинского «общества» (пьянство, карты) приводил в отчаяние. Жена Дронюшка оказалась невосприимчивой к культуре. Подобные браки были нередки в декабристской среде, однако обычно жизненный уклад молодой семьи строился сообразно вкусам мужа. В семье Кюхельбекера этого не произошло. О четырех годах жизни в Баргузине поэт будет вспоминать с ужасом, как о жизни среди дикарей необразованных...