Путешествие домой

Едва я выбрался из студеных вод реки Багмати, берущей начало в гималайских ледниках, как взгляд мой упал на две груды пепла; одну — из кремационной ямы, другую — из жертвенного костра На мне была только набедренная повязка, и холодный ветер пробирал до самых костей. Сильная тоска охватила меня. Что делал здесь я — дрожащий, одинокий, истощенный, голодный — в такой дали от дома? Неужели все мои поиски были напрасными? Я вглядывался в звезды, мерцавшие сквозь ветви старого баньяна. Печально перекликались ночные птицы. Вдоль берега ярко горели жертвенные костры, в пламя которых святые люди с сосульками спутанных волос, свисавших ниже колен, бросали подношения из пряных горных трав. Когда огонь догорал, они полными пригоршнями зачерпывали пепел от тлеющих углей и обмазывали им свои тела. Завершив ритуал, они направлялись к священному месту — храму, куда я мечтал попасть.

Это происходило весной 1971 года в Пашупатинатхе, в Непале. В эту ночь здесь собралось великое множество паломников. Мне едва минуло двадцать лет, и я, чтобы попасть в это святое место, прошел полмира, в конце концов добравшись сюда из своего родного дома в пригороде Чикаго. Здесь, в этом святом месте, в атмосфере умиротворения, я намеревался молить Бога указать мне мой путь. Часом раньше я с замирающим сердцем подошел к высоким каменным воротам древнего храма, украшенным резными изображениями мифических львов, змеев, богов и богинь. Но, как только я взобрался наверх по каменным ступеням, привратник с размаха ударил меня в грудь дубинкой. Я повалился на колени, хватая воздух ртом, а привратник, по обе стороны которого стояли полицейские, преградил мне путь и крикнул: «Ты — иностранец! Прочь отсюда!» Их начальник, облаченный в тюрбан и военную форму, выскочил вперед с горящим взглядом и ткнул своим жезлом в табличку с надписью: «Иностранцам вход запрещен».

«Убирайся! — гаркнул он, — сунешься еще раз — от тебя живого места не останется. Тебя бросят в тюрьму, и уж не знаю, что там сделают с тобой уголовники». Он распорядился, чтобы его подчиненные были более бдительны. Упавший духом, я побрел на берег реки. Поиски смысла жизни привели меня в этот отдаленный уголок земли. Дороги назад не было.

Пока я глядел на то, что делают святые люди, на ум мне пришла идея. Я опустился на колени возле ямы с тлеющей золой, где догорал жертвенный костер, и погрузил ладони в теплый рассыпчатый пепел, отгребая в сторону еще тлеющие угли. Брезгливо поморщась, я принялся натирать этой золой открытые участки моего тела — от спутанных волос до мозолистых, огрубевших босых ступней. Едкая пыль обжигала ноздри, забивалась в горло и сушила рот. Потом я обмотался двумя кусками старой ткани, выцветшей от многочисленных омовений в реке, и с бешено колотящимся сердцем снова медленно побрел к воротам.

На страже стояли все те же охранники с дубинками, но меня не узнали и позволили пройти. Попав в просторный внутренний двор с древним святилищем посередине, я подумал: Если меня схватят здесь, то непременно убьют. Несколько тысяч паломников стояло в очереди, чтобы взглянуть на алтарь. Пропускали только по одному. Терпеливо встав в самом конце, я медленно продвигался вперед. Неожиданно мимо прошел тот самый полицейский начальник, который показывал жезлом на табличку. От страха у меня перехватило дыхание, и я стал смотреть в сторону. Однако он повернулся и направился прямо ко мне, внимательно разглядывая мое вымазанное пеплом лицо, а затем что-то спросил у меня на местном диалекте. Я, разумеется, ничего не понял. Произнеси я в тот момент одно-единственное слово по-английски, и всему пришел бы конец. Не дождавшись никакого ответа, он продолжал пристально вглядываться в меня, а затем, на сей раз уже гораздо громче, разразился целым залпом вопросов. В мозгу у меня стали прокручиваться мысли о безвозвратно потерянных годах в омерзительной непальской тюрьме, а то и где-нибудь похуже. Я неподвижно стоял с непроницаемым видом, понимая, что он обучен замечать любые подозрительные детали в поведении людей. Узнал ли он меня? Я терялся в догадках.

Внезапная спасительная мысль осенила меня. Приложив ла­донь ко рту, я помахал другой рукой из стороны в сторону. Обычно таким жестом отшельники-мауни — те, кто всегда хранит молча­ние, — объясняют другим суть своего обета