Путешествие Эйва

И зажил Эйв во владениях Орфея де Биньера так, как доселе и представить себе не мог. Хозяин выделил своему гостю огромную залу с балконом на втором этаже, где менестрель был полностью предоставлен сам себе и в любое время суток мог потребовать у прислуги самые лучшие яства. Вечерами он исполнял свои ранние произведения маркизу, после чего они вели долгие беседы о музыке, живописи и поэзии, лениво попивая густое терпкое вино. Чтобы юное дарование не заскучало, ночью к нему в покои являлись многочисленные содержанки титулованной особы и исполняли у ложа причудливые заморские танцы, томно извиваясь телами. Однако, несмотря на тепличные условия, Эйву так и не удалось создать ни одной композиции схожей по глубине с шедеврами, которые без усилий появлялись в пору его пребывания в Лильвиле. Чувствуя себя птичкой в золотой клетке, он с каждым днем все более тяготился своим привилегированным положением и вскоре возненавидел его всей душой, но никак не решался огорчить этим известием добродушного де Биньера.

– Мне придется оставить тебя одного на несколько дней, – сказал как-то вечером маркиз, невольно учащая сердечное биение менестреля. – В соседнем герцогстве празднество, которое никак нельзя игнорировать, черт бы его побрал! В прежние времена я послал бы своего двойника-слугу, а сам бы оставался дома. Но он перенес недуг, исхудал, осунулся и, несомненно, опозорит меня своим видом, – де Биньер обреченно вздохнул, словно собирался скакать на собственную казнь.

Тем вечером Эйв, уже предвкушая пьянящий аромат степных ветров, исполнял баллады особенно проникновенно, втайне прощаясь с маркизом. А поутру, сразу после его отбытия, собрал свои скудные пожитки, повесил за спину лютню и, мысленно поблагодарив гостеприимный дом, сам отправился в дорогу.

После долгих дней оседлой жизни у юного странника словно выросли крылья, и он первое время не шел, а буквально парил вдоль дышащих зноем полей, изредка отдыхая в тенистых перелесках. Однако идиллию разрушало то, что после исполнения баллад в попутных деревеньках, он теперь не таясь говорил о цели пути и пытался выведать у селян все, что им известно о стране счастья. В ответ местные жители улыбались, принимая искренние слова менестреля за шуточную часть представления, а те из них, кто понимал всю серьезность его расспросов, смотрели на юношу с нескрываемой жалостью. Подобная реакция все чаще раздражала Эйва настолько, что он тут же прекращал бесплодное общение со своими слушателями и спешно уходил прочь. После одного такого разговора с простоватыми крестьянами негодующий менестрель, вопреки увещеваниям на ночь глядя покинул деревню и был застигнут в сгустившихся сумерках грозовым дождем. Добежав по желтому ковру из цветов дикой люцерны к темным очертаниям одинокого дуба, Эйв уселся под его могучей кроной и горько заплакал. Ему было невыносимо от осознания полного тупика и беспомощности, к которым его привела безоглядная и, как оказалось, предельно наивная вера в выдумку из детской сказки. Смахнув с лица горячие слезы, юноша встал в полный рост и, покинув убежище, зашагал сквозь тьму под сотрясающие землю раскаты, надеясь, что одна из ослепительных вспышек разбушевавшейся стихии разом покончит с жалким скоморохом. Но не успел он сделать десяти шагов, как сноп искр за спиной осветил округу, а последующий оглушительный треск заставил его рухнуть на колени и инстинктивно обхватить голову руками. Оглянувшись через пару мгновений, Эйв стал свидетелем того, как рассеченный молнией могучий дуб, казавшийся надежной защитой, сам жадно пожирается огнем, невзирая на падающие с неба блестящие косые струи. Недоумевая, почему стрела молнии промахнулась и поразила ни в чем не повинное дерево, дававшее тенистый приют живым существам задолго до его рождения, юный менестрель поднялся на ноги и зашагал по озаренной ярым трескучим пламенем земле.

Потихоньку ливень стал стихать и вскоре совсем прекратился. Хлюпая клювовидными кожаными башмаками по высокой сырой траве, Эйв какое-то время бесцельно продвигался в глубину ночи, пока не заметил слабое мерцание огонька невдалеке. Подойдя поближе, путник разглядел черные очертания маленькой хижины на холме, казавшиеся таинственными в проникающем сквозь разорванные тучи лунном свете. Эйву меньше всего хотелось общаться с незнакомцами, но он промок до нитки и сильно устал, потому, не мешкая, приблизился к подсвеченному окну и легонько в него постучал. Прошла бесконечно долгая минута, за ней другая, но по ту сторону закопченного стекла так никто и не появился. Юноша уже вытянул руку, чтобы постучать еще раз, как в тот же момент почувствовал острую боль от плотно прижатого к горлу холодного клинка.

– Чем могу служить в столь поздний час? – вспорол тишину дребезжащий голос за спиной менестреля.

– Я сбившийся с пути безобидный бродяга, – без тени лукавства ответил юноша, боясь пошелохнуться. – Хотел лишь обсохнуть и передохнуть, чтобы не простудиться.