Карасик настолько разволновался, что не слышит, о чем этот разговор. Он все ближе подходит к людям, сидящим на лавочке под березой. Голоса смолкают. Все поворачивают лица в его сторону, и… Федя Карасик проходит мимо. Он проходит мимо знакомой березки, под которой стоит знакомая лавочка, мимо знакомого крыльца, мимо деревцев рябины, ровным рядком высаженных у окна бабушкиной на два сруба избы. Уже издали он слышит, как возобновляется на скамейке прерванный с его появлением разговор, узнает звонкий голос тети Мани-маленькой, которая, видимо, кому-то возражает. Потом ей кто-то отвечает. Наверное, тетя Маня-большая. Она «окает» так знакомо, так по-родному, что Федя останавливается. Да и куда ему идти дальше? Ехал-ехал к бабушке за тридевять земель, и вдруг — проходит мимо!
Феде стыдно своей минутной слабости: подумаешь — с пустыми руками приехал, без чемоданов, ну и пусть!
И снова все замолчали, увидев, как Федя возвращается сверху.
— Здравствуйте, — говорит Федя и останавливается возле лавочки.
— Ой, да это Федя! — вскакивает тетя Маня-маленькая и подбегает к Карасику. Она бесцеремонно хватает Федю за плечи, обнимает и, подняв, кружится вместе с ним. Потом ставит его на землю, обращается к остальным: — А я как чувствовала сердцем: гляжу, кто- то мимо прошел, ждала — к нам, а он мимо прошел… — И снова к Феде: — Ты что, не узнал нас?..
— Ну ладно тебе. — Бабушка подошла к Феде. — Ты совсем мальчишку закружила. — Она прижала Федину голову к себе и повела его в избу. За ними тронулись остальные.
В избе, в так называемой светлой половине, Федя сидел за большим столом на длинной лавке, бабушка поставила перед ним тарелку с вишней, угощала:
— Ешь, Федя, ешь, чего ты!..
И Федя ел вишню, клал рядом с тарелкой косточки, отвечал на вопросы, которые задавали вперебой то тетя Маня-маленькая, то тетя Маня-большая, то дядя Гаврюша, то его жена тетя Клава, то сама бабушка. Вопросы были простые: про маму, про Песчанку, про папу, про Женьку с Костей. Они, эти вопросы, не мешали Карасику есть вишню, хотя и не очень ловко было сидеть ему, когда смотрело на него беспрерывно столько шаз.
В избу вошел, на минуту остановившись в дверях, незнакомый старик, аккуратная, лопаткой белая борода, глаза напряженно всматриваются в сидящих за столом, но так, наверное, и не видят, кто это приехал.
— Заходи, садись, дядя Архип, — приглашает тетя Маня-большая и встает с лавки, уступая место.
— Гости, штоль, у вас, — приволакивая ногами, идет дед к столу.
— Полин, старшенький приехал, — говорит бабушка и проводит шершавой негнущейся ладонью по Фединой голове.
Дед Архип, как постепенно догадывается Карасик, — родной брат дедушки Василия и живет совсем рядом, в избушке напротив. Он уже стар, вон и руки у него трясутся безостановочно, и глаза — открытые, а какие-то мутные, подернуты пленкой и мало подвижны.
— Как там родители-то, внучок, поживают? — спрашивает дед Архип, наклоняясь к Карасику. — Сыто ли живете?
Вопрос взрослый, серьезно заданный, и отвечать на него надо серьезно. Федя волнуется, опускает лоб, но пересилив себя, потому что все молчат уважительно, не перебивают старого человека и отвечать надо, Карасик выдавливает, пожимая плечами:
— Обыкновенно живут… Как все нормальные…
И зачем он это «нормальные» сказал? Вот дурак. Все от стеснительности. Как только начнет перебарывать ее в себе, так и жди: глупость какая-нибудь на язык подвернется.
Или когда растеряется Федя, то тоже с ним такое происходит. Потом стыдно за себя, но уже ничего не поделаешь.
Вот и теперь в избе после Фединых слов все неловко замолчали. А бабушка засуетилась, словно выручая Федю:
— Хорошо живут, хорошо… Поля письмо присылала недавно: и с хлебом у них ладно, и с мясом… и фрукты на базаре…
— Сережку-то не забыл? — включилась в спасение Карасика тетя Маня-маленькая. — Завтра же прибежит. Дружками были, помнишь за горохом на поле к Морозовке бегали?
Сережка — это сосед, Федя помнит его: остроносый такой, шустрый, быстроглазый. С ним не заскучаешь — сразу напридумает всяких дел!
В сенях, где ему постелили постель, он долго не мог заснуть — думал о том, что он будет делать завтра. Пойдет, конечно, сразу в сад, будет помогать собирать вишню тете Мане-маленькой. Она уже сказала ему об этом. Что ж, он с ней с удовольствием пойдет, она — веселая, тетя Маня-маленькая… А потом, может, он сходит в сосновый бор, где так торжественно-красиво. А потом… Федя засыпает, утонув головой в большущей пуховой подушке. И снова видится ему, будто он плывет на пароходе по Волге. Кругом вода и вода. Она сверкает, переливается яркими солнечными бликами- звездочками, стучат плицами о воду колеса парохода. Встречный пароход приветствует «Чайковского».
— Гу-у-у! Гу-гу-гу!.. Здравствуй, «Чайковский»! Счастливого тебе пути!
Несколько слов о себе и о своих книгах