Путешествие Феди Карасика

— Стало быть, тут лежал твой портфель?.. Так… Что у тебя в портфеле-то было?

Карасик рассказал про трусы, про майку и про кружку. Про поэму «Санитарка Маруся» говорить постеснялся. Получалось, что он, Федя, побеспокоил капитана из-за своей кружки да из-за каких-то трусов с майкой. Карасику стало стыдно. Он уже не рад был, что вот заставил такой чепухой заниматься самого капитана.

Капитан нагибался и смотрел под скамейки, тоже заглядывал в урну для мусора. Федя видел, что глаза его уже снова весело посмеивались. Но когда он повернулся к Феде, лицо его опять стало серьезным:

— Понимаешь, какая история: стало быть, и на самом деле тебя обворовали… — Он поразмышлял вслух: — Хотя, по всем данным, воровать-то было нечего… Разве на сам портфель позарились?..

Вопрос капитана был обращен к Карасику.

— Сиваков! — позвал капитан показавшегося на палубе матроса. — Вот у пассажира вещи пропали — портфель. Ты поищи, внизу погляди.

Федя даже вздохнул облегченно: хоть не сам капитан теперь будет искать портфель. А то еще случится что-нибудь в это время с катером: на мель наскочит, например. Виноват будет Федя Карасик.

Федя поплелся за матросом Сиваковым вниз, где недавно был. Они ходили также по всей нижней палубе, заглядывали в разные углы. Наконец, Федя сказал матросу:

— Да ну его, этот портфель… Разве найдешь теперь!

— И то правильно, — сразу согласился матрос.

На том поиски пропажи и кончились.

Глава двадцать седьмая Конец Фединого путешествия

Гороховец Федя увидел как-то сразу, словно его не было-не было, и вдруг он возник. А ведь на такой горушке стоит, что издалека бы можно разглядеть. Или Клязьма, извивая кольца своего русла, так завертелась головокружительно, что заслонила городок рощами высоких сосен, раскидистых дубов?

На высокой, пупом выступающей горушке, зеленой, поросшей садами, белеет церковь, небольшая, не такая, как в Красном Селе. Домики улицами сбегают с горы вниз, лестницы деревянные. Наверху — это так называемая Новая линия, а основной городок у самой Клязьмы. И пристань, вон она, приближается к ней «Кулибин», последние минуты пути преодолевает бодро. Вода под винтом бурлит азартно, сирена кричит как-то по-особенному молодцевато.

— Эй, парень! — услышал Федя и оглянулся. Матрос стоял у борта с канатом в руках. У его ног лежал портфель. Феде стало неловко, что плохо думал о людях. Но кто же мог предположить, что портфель под канатом окажется…

Федя Карасик как-то даже вроде не узнал Гороховца. Удивился, а потом понял: просто раньше не видел он городок с реки, издали. А когда сошел по сходням на берег и вошел в улицы, узнал и улицы, и те самые высокие деревянные лестницы, поднимающиеся по горке к Новой линии.

Чудно Феде идти по центральной улице Гороховца. Будто он и не уезжал никогда отсюда. Да и кто поверит, увидя шагающего по мостовой Карасика, что он только что сошел с парохода, что он — путешественник, Одиссей, приплывший из далекой-далекой Песчанки!? Нет, никто не поверит. Пассажиры, едущие издалека, всегда с большими чемоданами, узлами. А Федя идет по Гороховцу, размахивает портфельчиком.

Вот уже и улица, которая соединяет городок с Красным Селом.

Федя волнуется. Он идет по земле, на которой не был целых четыре года… Торжественный и пышный, золотоглавый собор… Четыре… пять золотых луковиц. Карасик помнит, как горят эти золотые гтавы на солнце.

Вечер, тихий, безветренный, ласковый, опускается на золотые гтавы собора, на деревянные домики, на сады, в которых утопают эти домики по самые крыши.

Федя вдруг будто слышит веселый, переливчатый звон колоколов, видит, как кружат, хороводят, галдят галки вокруг собора. А колокола звонят-звонят, мелодично, радостно, озорно.

Здесь живет Сашка Колчин, дружок по первому классу. Федя смотрит на маленький домик у моста. А там школа. И он сворачивает, хотя это ему не по пути, к школе.

Вот она. Школа для Феди не только школа, она — и дом родной, в буквальном смысле. Мама Федина работала в школе техничкой и потому квартира у них была в школе. В большущем пустынном дворе, на самых задах, росла старая яблоня. Никто к ней не приходил, потому что она была такая старая, что не плодоносила и уже вся высохла, только одна ветка еще зеленела по веснам. А однажды на этой ветке старой яблони Федя увидел яблоки. Их выросло всего только три. Но это были яблоки! Яблоня протягивала их Феде, словно бабушка — руку с гостинцем. Федя сорвал яблоки, и они оказались такими ароматными, такими вкусными, что, кажется Карасику, он и сейчас ощущает их какой-то особенный вкус.