Путешествие иеромонаха Аникиты по святым местам Востока в 1834–1836 годах

Единого из сих в болезненной кончине
Я видел торжество и зрю еще поныне:
Жилище тихое, где тихим он лицом
Встречает смерть свою, ниспосланну Творцом,
Святыней полнится, творится к небу смежно.
Быв в смертном подвиге, он молится прилежно,
И в нем, умаленном, величится Господь.
Болезни едкие его терзают плоть:
Пронзительный огонь, стремясь из жилы в жилу,
Состава целого испепеляет силу;
Но твердый дух его не зыблется от мук.
Кадила фимиам, священных песней звук,
Молитвы пастырей, таинственны обряды,
Стенания прервав, дают ему отрады;
Очистясь от грехов в Божественной крови,
Устами хладными, но с пламенем любви
Лобзает страждущий, распятия любитель,
Знак славы Твоея, о Боже Искупитель!
И сим оружием сражает Тартар в прах;
Отринув от себя присущий смерти страх,
Вселяет тишину в душе своей глубоко.
Как горний башни верх, чело горы высоко
На высотах своих удерживают день,
Меж тем как с облаков сходяща долу тень
И облаком пары, с лица земли летящи,
Тьмой, влагой потопив долины прилежащи,
На низменны поля унылу стелят нощь:
Так в плоти немощной являя духа мощь,
Он небом просвещал мерцающие вежды.
В лице его блестит луч радости, надежды,
Что вскоре узрит он бедам и мукам край,
И гибель смертная его венчает в Рай
Чудесным паче слов и несообщным светом;
Все мира прелести презренным чтя уметом
И в оном грешное окаяв житие,
Зря в Слове, бывшем плоть, спасение свое,
Языком трепетным, прерывным, слабым гласом,
Спасителю хвалу воспел пред смертным часом,
И Ангелы с небес приникли ей внимать.
Усилился еще, воспел и Деву-Мать,
Чистейшу чистоты, святейшую святыни,
Которой семенем низверглась власть гордыни,
И змия древнего сотерлася глава.
Воспел – и Благодать, вняв искренни слова,
Лиется на него, как дождь на жаждну сушу.
Он смерти отдает, не уступает душу;
В рушении велик, длань смерти ощутив,
Возмог еще изречь: умру и буду жив…
В отчизну возвращусь: мне Бог благотворитель!
Он бренную сию души моей обитель,
Лишенну твердости, лишенную красы,
Из праха воссоздаст навеки нерушиму
И даст ей красоту, уму непостижиму.
Тебе, Отец утех! Тебе, Отец щедрот!
Себя я предаю, вдовицу и сирот,
Ты дух мой приими в Свои святые руки…
Но се в его устах уже немеют звуки,
Во взорах меркнет свет, мертвеет бледный зрак,
Вселенна для него скрывается во мрак.
Уже не слышит он стенящей дружбы нежной,
Ни детския любви, во плаче безутешной;
Безжизнен – но еще на мертвенном челе
Я зрю, как блеск луны, мелькающий во мгле,
Величие души и искренность сердечну;
Почил от всех трудов и будет в память вечну[165]

.