Мои щеки вспыхнули, будто у меня подскочила температура, но спутники будто не заметили этого. Ифе дождалась, пока повар принесет для нас пару кувшинов, и, поставив один перед Жрецом, второй отдала мне, открутив глубокую крышку с ручкой, она в момент стала для меня чашкой.
— Как удобно.
— То-то же. Пей, я же вижу, пить хочешь.
— Спасибо.
Морс оказался очень приятным на вкус, кислым, сахара в нем не было точно, но ягоды пошли на него явно спелые, сочные, отлично утоляющие жажду. Спрятавшись за глиняным бортиком, я вновь посмотрела на соседей, они были такими же странными, как и на первый взгляд.
— Извините, что влезла в спор.
— Это не был спор, Жрец прекрасно знает, что он демонов паскудник, ничего нового я ему не сообщила.
Жрец с удовольствием отхлебнул еще глоток кофе, довольно покачав головой.
— Не моя вина, что тебя заклеймили еретичкой.
— А что, моя?! Эти светлые сволочи молятся своему сраному богу, хотя ни разу в глаза его не видали, а я, между прочим, со своим богом знакома, мой супруг всю чертову Целестию может одним взмахом щупальца потопить, не то, что их Солар!
— Именно за подобную речь тебя обязали не высовываться с корабля.
— Да пошли они к праотцам!
— Стоит уважать богов тех людей, у которых ты гостишь.
— Как только увижу, сразу зауважаю!
Черные руки поставили опустевшую чашку, но Ифе тут же подхватила один из кувшинов и долила Жрецу еще кофе. Он посмотрел на меня с усмешкой, словно я как-то удачно пошутила, но глаза его вдруг стали серьезными.
— А ты, Иранон, уважаешь
— Д-да, конечно.
Откуда он знает моё имя? Почему он вообще говорит так, будто мы давно знакомы?
Мужчина кивнул и вновь поднес напиток ко рту, уставившись куда-то в пустоту за плечом Ифе.
— Как славно, прелестное дитя.
— Не зря ее Мартин взял на корабль?
— Не зря.
Я ощутила себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Все всё знали и всё понимали, кроме меня, и даже Мундус не торопился помогать. Что я вообще тут делаю? Зачем? Может, лучше пойти в каюту? Надо как-то улизнуть и по возможности вежливо.
— Мне, пожалуй, пора, спасибо за морс.
Оперевшись на столешницу, я хотела было встать, но Ифе положила ладонь на мою руку.
— Э-э, нет, а как же поесть?
— Мартин приносил мне рагу, я сыта.
— Сам взял и покормил?!
— Ну да.
— Какое невероятное чудо, наверняка ты ему дочь напомнила.
— Он упоминал ее, пока ругал.
— Ну ясное дело ругал, он же всех женщин ненавидит.
Губы Ифе растянулись в хитрой, многообещающей улыбке настоящей сплетницы. Неуютность и любопытство схлестнулись в моей душе в неравной схватке.
Нехорошо было так болтать о старпоме за его спиной, абсолютно бесстыдно перемывая косточки, но сам он едва проявлял учтивость, перемежая советы и брань в подобии заботы.
Дождавшись моей готовности выслушать, девушка забрала чашку и налила морс для себя.
— Когда-то очень давно, еще в юности, Мартин по глупости влюбился в аристократку. Она погуляла с ним лето, сплавала в Ориаб и в Соларию, а то, что получилось, потом через третьи руки отправила, чтобы он сам дочь растил и о их романе более не вспоминал. У девицы-то жених подобран по статусу чуть ли не с рождения, она замуж выскочила, как только врач из клиники для секретно-беременных что нужно зашил, дабы эта дура за девственницу сошла.
В горле резко пересохло, хотя рассказывала не я. Обида, словно желчь, полоснула где-то в груди. Осипшим голосом я попросила продолжить.
— А он, что?
— А он полжизни горбатится в море, корабль купил, думал поначалу, аристократка к нему вернется, но куда там, она уж и забыла про Мартина. Зато дочь подросла, почти восемнадцать годков уже, в голове ветер соленый и волны. Мечтает, как отец, в море ходить и собственным кораблем управлять. Мартин говорит: дура дурой, вся в мать, какая нормальная девушка захочет семью и дом на матросню и паруса обменять.
— А аристократка, видимо, тоже…
— Видимо, но у нее родители были строгие, вовремя голову на плечи вернули, не позволили сбежать с захудалым моряком.
— Какой ужас…
— Не говори, я как услышала об этом, думала девчонку найти и тайно протащить с собой, но где там, меня даже в порт не пускали. Порядки дикие, будто у них тут не люди, а куклы-механизмы, как на рекламных брошюрках, и есть лишь две функции: рожать и зарабатывать. Больше ничего.
Ифе залпом опустошила чашку с морсом и поставила ее одновременно с Жрецом. Мужчина посмотрел на девушку будто бы с толикой усталости.
— Море успокаивается.
— Но качка будет всю ночь.
— Значит, самое время вам отдохнуть до утра. На волнах, словно в колыбели, теперь легко уснуть.
Неловко натянув рукава на ладони, я заерзала на стуле. Мысленно отмечая, что про сон ни разу не упоминала, но слова Жреца звучали так, будто он говорил их именно для меня. Ифе повела носом, словно принюхиваясь к ароматам из камбуза.
— До суши еще далеко, значит, действительно стоит поспать, мой супруг наверняка уже ждет меня во сне, мне стоит спеть ему колыбель, чтобы в Рльехе он не оставался один. Доброй ночи, Иранон.
— Доброй ночи.