Путешествие из Дубровлага в Ермак

Среди прощающихся два пожилых украинца, подельники Николай Гамула и Николай Гуцул. Оба "рецидивисты", оба сидят по второму заходу. Гамула бойкий, черноволосый, с плутовато косящими глазами, любопытный, как муха и любит изобразить дурачка - но на самом деле как раз неглуп и себе на уме. В войну вступил в польскую армию Андерса, но почему-то не уехал с ней в Италию, а был арестован МГБ и получил тогда 10 лет по 58-й статье. Обстоятельств ареста не знаю - но в 1956 году Гамула был реабилитирован, устроился садовником в совхозе, народил троих лукавых, как он сам, мальчишек - и мог бы, кажется, успокоиться, зажить жизнью, как говорится, равномерно-прямолинейной... Но однажды в бане, где подслушек точно не стояло, я услышал, как Гамула снисходительно поучал земляка-полицая Коломийца: "Не каждому дано быть борцом". Ему это, видимо, было дано на долю: лет через пятнадцать после освобождения вступил в кружок любителей "запретного чтива" во главе с Оксаной Попович. Кроме Гамулы, в кружок входил еще Гайдук (его не знаю, он сидит во Владимирской крытке) и нынешний наш сосед по бараку - Гуцул.

Гуцул - потомственный бандеровец: отец и старшие братья погибли в УПА. И сам он сидел под "вышаком", которое "по несовершеннолетию" заменили ему десятью годами. Через несколько лет, отвечая на стандартные вопросы конвоя: "Срок? Статья?" - крикнул: "Гуцул, пятьдесят висьма, десить роцив", и в ответ услышал: "Какие десять? Двадцать пять!" То есть заочно кто-то навесил 15 лет сроку и даже не сообщил: какая разница, все равно ведь в зоне сдохнет... Через 11 с хвостиком лет после ареста попал Гуцул под амнистию 1956 года, а еще через три года пришло сообщение Верховного суда: ему отменили двадцатипятилетний срок и восстановили первый, десятилетний... Он тоже читал запретные книжки у Оксаны Попович.

Гамула - преступник больший: он не только читал, но и изготовлял перефотографировал "Новый класс" Милована Джиласа. Но срок у него - меньший: учли, видимо, первую десятку, по которой был оправдан, как аванс, и милосердный суд выдал ему всего восемь лет. Пять зоны плюс три ссылки. За написание своей книги Джилас получил много меньше, чем его украинский читатель-почитатель... Впрочем, Гуцул за чтение "Украинского вестника", составленного Вячеславом Чорноволом, получил ту же мерку, что сам составитель - девять лет. (Еще раз вспомнил французскую коммунистку: "У них в СССР такие законы...")

Однажды Гуцул рассказал мне свою историю, и я - загорелся: "Давайте, напишем жалобу! Вы пересидели в первый приговор год с хвостиком, пусть хоть этот "пересиженный" год зачтут в срок второго приговора". Написал от его имени жалобу - и недель через шесть пришел ответ из украинской прокуратуры: лишний, сверх приговора год и месяц за колючей проволокой ему милостиво обещали засчитать в... рабочий стаж при выходе на пенсию (в принципе годы работы на лагерных производствах в трудовой стаж не засчитывают). Экие, прости Господи, гуманисты в юридических органах!

Сейчас он прощался, и на его остриженном черепе кожа собиралась глубокими складками - как всегда, когда волнуется:

- Пане Михайло, на воле про мий рик нэ забувайте, напишить в суд еще...

Что ему ответить?

Напишу. Но когда-то Михаил Коренблит изображал мне в лицах реакцию начальства на полученную жалобу: "Гражданин Гуцул, вы отсидели 11 с лишним лет и после этого читали "Вывид прав Украины"? И еще смеете нас о чем-то просить? Скажите спасибо, гражданин Гуцул, за гуманизм Советской власти, которая вас мгновенно не расстреляла!" Я чувствовал, что визгливо-шутовские выкрики Коренблита - это адекватное, точное отражение чувств Шариковых, что сидят подотделах по очистке страны от кошек...

Контригра Зиненко (ложный цугцванг)

Утренний развод возле большого плаката "Свободу узникам капитала!" (ей-Богу! Именно так. Интересно, кто из лагерных зэков-художников развлекался?). Бригады уходят на завод. Через час вызовут в штаб на личный обыск перед этапом.

...Обшмонали, но - некому отдать мои личные бумаги: из штаба исчезли все сотрудники! "Найти бы кого-нибудь..."... "Конвой опаздывает, он может уехать без вас..." Наконец ангелами-спасителями являются двое: оперативник, кривоногий, с обликом хулигана, и миловидная толстушка-цензорша. Суют поспешно бумаги: "Берите - и скорей на этап! Все цело..." Явно "операция" в стиле родного и любимого капитана Зиненко.

Но я успел-таки перебрать свое имущество. Главное - цело.

То есть, конечно, не хватало половины открыток с видами Израиля. Но эту пешку я умышленно пожертвовал, как помнит читатель, пану капитану.