Путешествие из Дубровлага в Ермак

Спросил, почему блядь. Оказалось, после завершения стройки семья поселилась в городке, где у Васи заработок был невелик. Он сказал: "Поеду в Свердловск, говорят, там можно заработать". А там тоже заработков не нашел. От мужиков, что варили смолу возле вокзала, узнал про другое "денежное место", уехал туда. Оттуда еще куда-то... Странствовал несколько лет. Когда вернулся к семье, оказалось: за годы жена нашла себе другого мужа. Потому блядь.

- Так ты ж сам от нее уехал?!

- Я ведь писал ей из Свердловска, что здесь плохо мне, еду место получше искать...

И складки сомнений нет, что все делал правильно.

А в нашу зону он, оказывается, попал вовсе не с воли, а из бытового лагеря, где отбывал срок за неуплату алиментов этой вот, первой жене.

-А с каких сумм мне бляди платить, - не спрашивает, а спокойно объясняет. - Ей же на троих денег давать, так ползарплаты отчислят. А у меня с новой женой шестеро детей.

- Шестеро? Как она их прокормит без тебя?

- В столовой уборщица, прокормит. Вот купить им шмотки, обувку трудно. Зарплата - слезы.

- Ты ей чего-то переводишь?

- Говорил, чтоб на алименты в зону подавала. Да че там, какой смысл. Ползарплаты на "проволоку" идет, ну, за питание вычтут, по иску возьмут... Но рублей десять кажный месяц посылаю.

("Проволокой" называют особый налог на содержание лагерной администрации в размере половины зарплаты осужденного.)

- Это на шестерых-то! Василий, "проволока" приравнена к налогу. Алименты обязаны вычитать из заработка до уплаты налогов. Твоим могут высылать до пятидесяти рублей!

- Да... Я и не знал, - высказался он вовсе без энтузиазма. Почему-то мне показалось, что постарается поскорее забыть об этом разговоре.

Он не глуп. Просто на своих детей сейчас так же наплевать, как когда-то на чужих. Без экспрессии наплевать, спокойно: как идет, значит, так надо. Коли можно будет не наплевать, так и не наплюем... А што?

Заговорили о последнем вызове - на следствие в Смоленск.

- Замело ГБ одного старичка. Из наших - был мой начальник, взял на службу. Возили меня с ним на очную ставку.

- Он?

- Он. Изменился здорово, тридцать лет все ж прошло, да только все одно - я узнал. А че с ним теперь сделают?

- Старик. Из начальства. В зоне не работник.... Вышак.

- Жалко старика.

Жалко, так зачем опознавал?.. Я не спрашивал - бессмысленных разговоров не веду.

Благодарный за нужные показания следователь дал Васе право на получение внеочередной посылки в тюрьму.

- Спасибо Аньке-сибирячке, сразу выслала.

Анька-сибирячка - Васина сестра. Далее следовал рассказ, как когда-то он ездил к сестре в гости.

- Муж ейный - начальник с портфелем. Вечером говорит мне: выпить хочешь? Ясно, хочу, че я не человек, что ли. Ну, говорит, только Аньке не сболтни, щас достанем. Анна, идем с Василием гулять, город ему покажу. Столовка., заходим туда с заднего хода. Заведующая сама нам навстречу выскочила. Во баба! Че вам надо? Сама не понимаешь?! Щас будет. Выносит нам на подносе графин водки и закусь. Хорошо угостила. Зять ее жарил, я сразу допер, потому боялся, что я Анке сболтну. Ну, стоящая у зятя баба. Сиськи во!

...Больше всего в этом месте опасаюсь, что читатель подумает, будто я обличаю "военного преступника". Во-1-х, как раз среди них я встречал совсем иных людей (другая тема, я уже писал о ней в "Месте и времени"). Во-2-х, вчера таким же Васей выглядел обвинитель, прокурор на новгородском процессе, успевший за три минуты эфирного времени солгать, по моим подсчетам, минимум два раза. И телекомментатор процесса - тоже. Почему я сравниваю обычных советских лжецов на должности с сотрудником гиммлеровской военно-полевой полиции? Да потому что у лжецов на должностях никогда не хватило бы духу сказать "нет" врагу в лагере для военнопленных, где из троих молодых людей двое погибало от голода и болезней (данные, имеющиеся у меня здесь: из пяти миллионов семисот пятидесяти тысяч советских военнопленных, преимущественно солдат-новобранцев, погибло за четыре года войны три миллиона семьсот пятьдесят тысяч). Кто из этих, "нынешних", мог бы умереть за отечество в безвестности, как собака за хозяина, бесславно, не только без благодарности Родины, но наоборот, оплеванным ею, умереть с достоинством ради своих внутренних принципов - люди, которые и жить с достоинством не научены! Все обличители Коробкиных, прокуроры и пропагандисты, следователи и писатели доведись поменяться с ним местом в тех обстоятельствах - и никто не заметил бы сейчас разницы между нынешним судьей и нынешним подсудимым. Все простые советские люди, воспитанные на лжи и потому бессильные перед Злом.