Путешествие к Арктуру

– Все это должным образом согласуется. Поток есть жизнь, и он постоянно бросает искры жизни. Когда материя ловит и пленит эти искры, они становятся живыми формами. Чем ближе поток к своему истоку, тем ужаснее и сильнее его жизнь. Когда мы достигнем начала долины, ты сам увидишь, что там вообще нет жизненных форм. Это означает, что не существует достаточно прочной материи, способной уловить и удержать ужасные искры, которые там встречаются. Ниже по течению большинству искр хватает энергии, чтобы подняться в верхние слои атмосферы, однако некоторые задерживаются на пути вверх и внезапно взрываются формами. Я сам появился на свет таким образом. Еще ниже по течению, у моря, поток теряет значительную часть своей жизненной силы, и искры там ленивы и неповоротливы. Они рассыпаются в стороны, вместо того чтобы подниматься в воздух. Вряд ли найдется материя, сколь бы нежной она ни была, неспособная удержать эти слабые искры, и множество их попадает в плен. Этим объясняется разнообразие живых форм, которые можно там увидеть. Более того, искры передаются из одного тела в другое при смене поколений, и так продолжается непрерывно, пока они не погаснут от истощения. Еще ниже лежит само Тонущее море. Там выродившаяся, обессиленная жизнь потоков Мэттерплея имеет в качестве тела целое море. Она так слаба, что не может создать никаких форм, однако ее постоянные бесплодные попытки выражаются в виде водяных колонн.

– Значит, медленное развитие мужчин и женщин связано со слабостью зерна жизни в них?

– Именно. Оно не может одновременно удовлетворить все свои желания. И теперь ты понимаешь, насколько превосходят людей фэны, которые рождаются спонтанно от более энергичных, возбужденных искр.

– Но откуда берется материя, которая заключает в себе эти искры?

– После смерти жизнь становится материей. Сама материя умирает, но постоянно сменяется новой материей.

– Но если жизнь происходит от Фэсини, как она может умирать?

– Жизнь есть мысли Фэсини, и, покинув его сознание, они становятся ничем – простыми гаснущими углями.

– Безрадостная философия, – заметил Маскалл. – Но тогда кто такой сам Фэсини и почему он мыслит?

Лихаллфэ вновь одарил его сморщенной улыбкой.

– Это я тоже объясню. Природа Фэсини такова. Со всех сторон его окружает Пустота. У него нет спины и боков, только лицо; и лицо это – его форма. Иначе быть не может, поскольку ничто больше не способно существовать между ним и Пустотой. Его лицо – сплошные глаза, потому что он вечно созерцает Пустоту. Он черпает из нее вдохновение, ведь это единственный способ для него почувствовать себя. По той же причине фэнам и даже людям нравятся пустые места и безграничные пустоши, ведь там есть частица Фэсини.

– Похоже на правду, – согласился Маскалл.

– Мысли постоянно текут от лица Фэсини назад. Но поскольку лицо у него со всех сторон, они текут внутрь. Таким образом, мысленный поток непрерывно движется из Пустоты в нутро Фэсини, которое является миром. Мысли становятся формами и населяют мир. Следовательно, окружающий нас внешний мир находится вовсе не снаружи, а внутри. Видимая вселенная напоминает огромный желудок, а того, что действительно находится извне, мы никогда не увидим.

Маскалл глубоко задумался.

– Лихаллфэ, я не понимаю, на что тебе надеяться, раз ты – всего лишь отброшенная, умирающая мысль.

– Ты никогда не любил женщину? – спросил фэн, пристально глядя на него.

– Может, и любил.

– Когда ты любил, разве у тебя не было чудесных моментов?

– Это тот же самый вопрос, заданный другими словами.

– В такие моменты ты приближался к Фэсини. И если бы мог приблизиться еще сильнее, разве ты бы этого не сделал?

– Сделал бы, невзирая на последствия.

– Даже если тебе самому не на что надеяться?

– Но я бы надеялся на это.

Дальше Лихаллфэ шагал молча.

– Мужчина – лишь половина Жизни, – внезапно сказал некто. – Вторая половина – женщина, но фэн есть цельная жизнь. Более того, когда жизнь раскалывается надвое, из нее уходит что-то еще – что-то, свойственное лишь целому. Твою любовь нельзя сравнивать с моей. Если даже твоя ленивая кровь тянется к Фэсини, не задумываясь, что из этого выйдет, как, по твоему мнению, себя ощущаю я?

– Я не сомневаюсь в подлинности твоей страсти, – ответил Маскалл. – Но мне жаль, что ты не можешь отыскать путь, чтобы пронести ее в следующий мир.

Лихаллфэ одарил его кривой ухмылкой, выражавшей неведомые чувства.

– Люди думают, что пожелают, но фэны созданы так, что могут видеть мир лишь таким, каков он на самом деле.

На этом разговор закончился.