Путешествие к Арктуру

— В женской атмосфере Личсторма. В сексуальной страсти.

— Я не испытывал страсти.

— Это была она, первая стадия. Природа заманивает твоих людей в брак, но нас она пытает. Погоди, пока окажешься снаружи. Эти ощущения вернутся, только станут в десять раз хуже. Твое питье об этом позаботится… Как по-твоему, чем это кончится?

— Если бы я знал, не стал бы задавать тебе вопросы.

Хаунтэ громко рассмеялся.

— Салленбодэ.

— Хочешь сказать, это кончится тем, что я стану искать Салленбодэ?

— Но что из этого выйдет, Маскалл? Что она тебе даст? Сладкую, обморочную, белорукую, женскую похотливость?

Маскалл хладнокровно осушил еще одну чашку.

— С чего ей давать все это незнакомцу?

— По правде говоря, у нее ничего этого нет. Она даст тебе — а ты примешь, потому что выбора у тебя не будет — муку, безумие и, возможно, смерть.

— Может, в твоих словах и есть смысл, но мне они кажутся бредом. Зачем мне соглашаться на безумие и смерть?

— Затем, что тебя заставит твоя страсть.

— А как насчет тебя? — спросил Маскалл, кусая ногти.

— О, у меня есть мои мужские камни. Я защищен.

— И только они делают тебя не таким, как другие мужчины?

— Да, но давай без фокусов, Маскалл.

Некоторое время Маскалл пил молча.

— Значит, мужчины и женщины здесь враждуют друг с другом и не знают любви? — наконец спросил он.

— Ах, это волшебное слово… Сказать тебе, Маскалл, что такое любовь? Любовь между мужчиной и женщиной невозможна. Когда Маскалл любит женщину, на самом деле ее любят женские предки Маскалла. Но в этой стране все мужчины чисты. В них нет ничего женского.

— Откуда берутся мужские камни?

— О, это не диво. Где-то должны быть целые месторождения. Лишь они не дают миру стать только женским и превратиться в одну гигантскую массу приторной сладости, без индивидуальных форм.

— Однако эта самая сладость мучительна для мужчин?

— Жизнь абсолютного мужчины жестока. Избыток жизни губителен для тела. Как ей быть чем-то иным, кроме муки?

Внезапно Корпанг сел и обратился к Хаунтэ:

— Напоминаю о твоем обещании рассказать про Маспел.

Хаунтэ посмотрел на него со злобной улыбкой.

— Ха! Подземный человек ожил.

— Да, расскажи нам, — беззаботно вмешался Маскалл.

Хаунтэ выпил и усмехнулся.

— Что ж, история коротка и вряд ли того стоит, но раз вам интересно… Пять лет назад сюда явился странник и спрашивал про свет Маспела. Его звали Лодд, и он пришел с востока. Одним ясным летним утром он подошел ко мне, прямо перед входом в эту пещеру. Если попросите его описать… Не могу представить никого, подобного ему. Он выглядел таким гордым, благородным и надменным, что рядом с ним я почувствовал, будто моя кровь грязная. Можете догадаться, что не каждый вызывает у меня такое чувство. Теперь, в воспоминаниях, он кажется мне не столько надменным, сколько другим. Он произвел на меня такое впечатление, что я поднялся и дальше говорил с ним стоя. Он спросил, как попасть к горе Адаж. И добавил: «Говорят, иногда там виден свет Маспела. Ты что-нибудь об этом слышал?» Я сказал правду — что ничего об этом не знаю, а он ответил: «Что ж, я собираюсь на Адаж. И скажи тем, кто придет вслед за мной с той же целью, что им лучше поступить так же». На этом беседа завершилась. Он тронулся в путь, и я больше никогда его не видел и не слышал о нем.

— Значит, тебе не хватило любопытства последовать за ним?

— Нет, потому что стоило ему повернуться ко мне спиной, как весь мой интерес к нему загадочным образом пропал.

— Возможно, потому, что тебе не было от него проку.

Корпанг посмотрел на Маскалла.

— Наш путь означен.

— Похоже на то, — равнодушно откликнулся Маскалл.

Разговор на время стих. Тишина давила на Маскалла, и он забеспокоился.

— Какого цвета твоя кожа при свете дня, Хаунтэ? Мне она показалась странной.

— Долмовая, — ответил Хаунтэ.

— Смесь алфайера и синего, — объяснил Корпанг.

— Теперь понятно. Эти цвета сбивают чужаков с толку.

— Какие цвета есть в твоем мире? — поинтересовался Корпанг.

— Только три основных, а у вас их, похоже, пять, хотя я представить не могу, как такое возможно.

— Здесь есть два набора из трех основных цветов, — ответил Корпанг, — но поскольку один из цветов — синий — является общим для обоих наборов, всего получается пять основных цветов.

— Почему два набора?

— Из-за двух солнц. Бранчспелл дает синий, желтый и красный. Элппейн — алфайер, синий и джейл.

— Удивительно, что это объяснение не пришло мне в голову раньше.

— Вот еще один пример необходимой тройственности в природе. Синий есть существование, темнота, увиденная сквозь свет — противопоставление бытия и пустоты. Желтый есть связь. В желтом свете мы отчетливей всего видим связи между объектами. Красный есть чувство. Видя красный, мы обращаемся к своим личным чувствам. Что до цветов Элппейна, синий стоит в середине, а следовательно, означает не существование, но связь. Алфайер есть существование — очевидно, некая другая его разновидность.

Хаунтэ зевнул.

— В вашей подземной дыре водятся замечательные философы.

Маскалл встал и огляделся.

— Куда ведет второй проход?

— Сам посмотри, — ответил Хаунтэ.