Путешествие ко святым местам в 1830 году

Если же, не отвлекая взоров от сего очаровательного вида, обнять мыслию весь ряд веков, славно и гибельно протекших над Иерусалимом, – какое обширное поприще разовьется для высоких дум! какая чудная судьба восстанет над ним из мрака протекшего, огненным клеймом своим отмечая каждое звено сей длинной цепи столетий! Которому из градов вселенной дан был подобный удел – быть святилищем трех различных религий? и в каждой из трех какие бурные приливы и отливы веры и неверия, то облекающие полнотою славы Иерусалим, то обращающие его в пустыню. Участь его чужда земного: он стоит не на распутьи племен, не мимо его течет река торговли; его ближнее море мертво; скалы служат диким щитом ему от алчности завоевателей. Но в его собственных недрах зародыш благ и зол – вера и неверие.

На высоте Мории недостает жрецов для бесчисленных жертв, псалмы гремят в дыму благоуханий, слава Иеговы потрясает исполненный ею притвор Храма и царство Соломона во всем блеске, Тадмор и Офир – его дальние грани. Но на соседних горах начинаются требища идольские; рощи и потоки Геенны посвящены богам чуждым… и как буря восстают пророки, в устах их гибель Иерусалиму, над ним уже исполненный кубок гнева. Но Иосафат, но Иезекия, но Иосия сокрушают идолов, посыпают пеплом себя и народ, и отсрочена месть. Манассия дополняет последнюю каплю гнева, и весь кубок излился! – Сион и Мория пусты. Обрелся завоеватель дикой Иудеи; она же, проникнув недра Навуходоносорова царства, на него обратила горнее мщенье. Киром сокрушены железные вереи Вавилона; но сей новый владыка Востока от чрева матери был уже назван Исаиею и, как бурный конь, узнающий голос всадника, смиряется пред глаголом пророчеств. Сион цветет верою во дни его преемников. Грозным потоком стремится Александр на мир, ему обреченный, но он не страшен Святому Граду; Даниил уже предвидел его течение, и победитель Персии у ног первосвященника. Антиох борется со святынею, – он попран. Помпеи водружает орлы римские на стенах града; но храм Иеговы стоит ожиданием последней искупительной жертвы.

Совершились семьдесят недель Данииловых{91}, и она является миру. Обуявшие первосвященники приносят ее по всем обрядам книги Левита и неведомо узаконят. Они избирают ее чистою, без всякого порока, венчают тернием вместо цветов, обременяют всеми клятвами и за вратами города закалают за грехи целого народа. В последний раз принята их жертва Иеговой. Отселе Храм обращается в призрак, из призрака в прах, и, как прах, рассеивается все племя иудейское. Тит и Адриан – мстители за кровь праведного. На пустоте Сиона стоит его судьба и железным перстом пишет на пепле царства конец пророчеств Моисея: ту клятву грядущего расточения, которою он связал первые камни своего здания.

Все ветхое миновалось. Мгла неизвестности над Иерусалимом. Две религии вместе истлевают на развалинах храма Иеговы и капищах римских, и новая вера быстро подымается посреди общего разрушения. По манию Елены новый ликующий Сион радостно возвышает чело, гимнами оглашается пустыня, вся Палестина как один храм, воздвигнутый православию; но она перестала быть обетованною, уже вся земля – наследие Бога. Протекли первые шесть веков христианства, ереси и распри раздирают церковь, и, как тяжкий искус, как мстительный вихрь, подымается из песков Аравии новый, враждебный закон, сокрушая Восток именем Магомета; Иерусалим становится его святынею. Тогда житейские бедствия пробуждают христиан к подвигам духовным, меч агарянский зовет их на бой. Две веры во всем пылу своем хотят измерить силы свои в кровавой борьбе. Одна, действуя в полноте своего духа, скликает к битве Восток; другая, отклонясь от мирной цели, обращает крест свой в крестообразный меч и движет весь Запад; Иерусалим избран поприщем для их поединка, и по тщетным порывам падают поборники Христа. Другой, более светлый Иерусалим им назначен; судьбы же земного они не в силах изменить. Чуждый, одинокий свидетель рождения и падения царств, он стоит притчею народов на распутьи их вер, славным протекшим облекая настоящий позор свой, и во свидетельство векам грядущим та же железная судьба пишет на челе его конец пророчеств Христовых: «Иерусалим будет попираем языками до времен скончания языков!».

Наступил день отъезда, и с сжатым сердцем пошел я рано утром в Гефсиманию слушать литургию над гробом Богоматери, где я так радостно молился в день Благовещения; но, хотя я собирался в отечество, невозвратная потеря святилищ палестинских раздирала мне душу. В последний раз перешел я обратно поток у горы Масличной, в последний раз прошел крестною стезею по Иерусалиму. Покамест все укладывали в моей келии, я ходил прощаться с духовенством; наместник благословил меня в путь и, надев мне на шею крест на серебряной цепи с частицею животворящего древа, сказал: «Отныне будьте рыцарем Святого Гроба»{92}.