Путешествие на «Кон-Тики». На плоту от Перу до Полинезии

После ряда забавных эпизодов Кнуту удалось уйти, и, окруженный поклонниками обоего пола, он быстро направился к своей лодке. Его слова на всех известных ему языках и жесты были совершенно недвусмысленные; островитяне поняли, что Кнут должен вернуться и вернется на скрывшееся где-то в ночи странное судно, которое так спешило, что должно было без задержки двигаться дальше.

Тогда островитяне пошли на хитрость: они знаками объяснили Кнуту, что остальные его товарищи пристали к острову по другую сторону мыса. Несколько минут Кнут не знал, что делать, но тут на берегу, где женщины и дети поддерживали костер, послышались громкие голоса. Это вернулись три пироги, и гребцы принесли Кнуту записку. Он оказался в отчаянном положении. В записке было распоряжение не выходить в океан одному, а все островитяне решительно отказывались отправиться с ним.

Среди полинезийцев разгорелся ожесточенный громкий спор. Те, кто выходил на пирогах и видел плот, прекрасно понимали, что задерживать Кнута в надежде заполучить на берег и остальных совершенно бесполезно. Кончилось тем, что обещания и угрозы Кнута, для выражения которых он прибегнул к общепонятному языку жестов, побудили экипаж трех пирог согласиться отправиться с ним в океан вдогонку за «Кон-Тики». И они пустились в окутанный тропической ночью океан, ведя на буксире танцевавшую на волнах резиновую лодку, а островитяне неподвижно стояли у угасавшего костра и смотрели вслед своему новому белокурому другу, который так же быстро исчез, как и появился.

Когда пироги поднимались на волнах, Кнут и его спутники видели далеко в океане тусклые световые сигналы с плота. Длинные, узкие полинезийские пироги, снабженные для устойчивости заостренными балансирами, разрезали воду, как ножи, но Кнуту показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он опять почувствовал под ногами толстые круглые бревна «Кон-Тики».

— Хорошо провели время на берегу? — с завистью спросил Торстейн.

— О, если бы вы только видели девушек-островитянок! — поддразнил его Кнут.

Мы не стали поднимать парус и спускать весло за борт, а забрались все шестеро в бамбуковую каюту и спали, как коралловые глыбы на берегу Ангатау. В течение трех дней мы плыли по океану, не видя никакой земли.

Нас несло прямо к зловещим рифам, которые окружали острова Такуме и Рароиа и на протяжении 40–50 миль перегораживали океан впереди нас. Мы предпринимали отчаянные попытки избежать этих опасных рифов, пройдя севернее; все шло как будто бы хорошо, пока однажды ночью вахтенный не вбежал в каюту и не вызвал нас всех на палубу.

Ветер переменился. Нас несло прямо на риф Такуме. Начался дождь, и видимость была очень плохая. До рифа оставалось недалеко.

Среди ночи мы собрали военный совет. Теперь дело шло о спасении жизни. Обогнуть риф с севера не было уже никакой надежды, мы должны попытаться пройти с южной стороны. Мы подтянули парус, повернули весло и пустились в опасное плавание, имея за кормой неустойчивый северный ветер. Если восточный ветер снова задует до того, как мы успеем миновать весь длинный пятидесятимильный барьер рифов, мы очутимся среди бурунов в полной их власти.

Мы договорились обо всем, что надо будет предпринять, если авария станет неизбежной. Во что бы то ни стало мы должны оставаться на борту «Кон-Тики». Мы не должны взбираться на мачту, откуда нас стряхнет, как гнилые фрукты, а должны крепко держаться за шкоты и ванты мачты, когда волны будут перекатываться через нас. Мы положили на палубу ничем не закрепленный резиновый плот и привязали к нему маленький водонепроницаемый радиопередатчик, небольшое количество продовольствия, бутылки с водой и запас медикаментов. Резиновый плот прибьет к берегу независимо от нас, и он очень пригодится, если нам самим удастся благополучно, но с пустыми руками перебраться через риф. На корме «Кон-Тики» мы привязали длинную веревку с буем, который также будет прибит к берегу; с ее помощью мы сможем попытаться подтянуть деревянный плот, если он застрянет на рифе. После этого мы легли спать.

Пока дул северный ветер, мы медленно, но верно скользили вдоль барьера коралловых рифов, скрывавшихся в засаде за горизонтом. Но вот как-то после полудня ветер стих, а когда он возобновился, то дул уже с востока. По определению Эрика, мы в это время забрались уже так далеко на юг, что имелась некоторая надежда миновать самую южную оконечность рифа Рароиа. Мы должны попытаться обогнуть ее и укрыться за ней, прежде чем направиться дальше, к следующим рифам.

Когда наступил вечер, исполнилось сто дней нашего плавания по океану. Поздно ночью я проснулся с каким-то странным тревожным чувством. Было что- то необычное в движении волн. Ход «Кон-Тики» был совсем не таким, каким он должен был бы быть в этих условиях. Мы стали очень чувствительны к изменениям в ритме движения бревен. Я сразу же подумал о явлениях обратного движения воды от берега, к которому мы приближались, и то и дело выходил на палубу и взбирался на мачту. Ничего не было видно, кроме океана. Но я не мог спокойно спать. Время шло.