Путешествие на край комнаты

Отчасти еще потому, что у нас в Лондоне ничего не работает. Ничего. Еще до нашей эры, больше двух тысяч лет назад, Юлий Цезарь построил мост через Темзу. Елизаветинцы тоже построили мост через Темзу [имеется в виду лондонский пешеходный «Мост Миллениума» (Millenium Bridge), открытый 10 июня 2000 года и соединивший собор Святого Павла на северном берегу Темзы с галереей современного искусства Тейт на ее южном берегу. Когда тысячи человек пришли посмотреть и опробовать сооружение в день открытия, мост внезапно начал раскачиваться. После инженерной проверки его пришлось закрыть. 22 февраля 2002 года после двух лет ремонтных работ мост вновь открылся. — Примеч. пер.] — те самые люди, которые были уверены, что в перегнившем навозе самозарождаются утки и что на свете есть страны, где у туземцев только одна нога, но с огромной стопой, так что когда эти туземцы ложатся на спину, они могут укрыться стопой от солнца, как зонтиком. По всему миру люди строят мосты над бурными водами — мосты длиной в несколько миль. Американцы и русские строят космические орбитальные станции, а мы даже не можем нормально построить мост длиной в жалкие пятьдесят футов, над тихой спокойной рекой, где вода больше стоит, чем течет, — от собора Святого Павла до галереи Тейт. А есть ли смысл, слишком дорого, кому это надо, смешно — клеймо британского предпринимательства.

Иногда я задаюсь вопросом, а что думают пассажиры, которым пришлось целый час простоять на перроне под проливным дождем, потому что их электричку отменяли три раза подряд, потому что машинисты укурились в корягу травой или просто решили, что сегодня они на работу не выйдут, потому что им лень, а эти самые пассажиры опоздали на прием к доктору, на который они записались почти год назад, и они даже не могут утешить себя мыслями о предстоящем отпуске, потому что столичная жизнь очень бьет по карману, так что приходится считать каждый пенни, зато какие-то недоучки-грабители, которые только что экспроприировали их кредитные карточки, безнаказанно веселятся за чужой счет и ни в чем себе не отказывают? Мне действительно интересно, что они думают. То есть не то чтобы я постоянно мучаюсь этим вопросом, потому что все это действительно грустно, и еще потому, что у меня и без этого есть чем заняться. Лондон не приспособлен для жизни людей, и очень скоро, я думаю, тут не останется никого, кроме инвестиционных банкиров, клинических психов и туристов. И меня.

Но Силье с Туомасом здесь нравится. Мика умоляет шеф-повара, чтобы ему больше не приносили «Лапин Культу» в индивидуальном порядке. Он сгребает бутылки и ищет, куда б их заныкать, чтобы не соблазняться — картина маслом. Сегодня днем я «прошлась» по Хельсинки, и меня поразил один кадр: какие-то металлические рамы на небольшом пятачке у реки. Там было несколько человек, которые выбивали ковры, переброшенные через верхние перекладины этих рам. Так что я интересуюсь:

— А что, выбивание ковров — это такая национальная финская забава?

Как выясняется, нет; просто такое специальное место, отведенное для выбивания ковров, где жители Хельсинки выбивают ковры за приятной беседой с соседями. Потом Силья объясняет, почему на Сенатской площади в центре Хельсинки стоит памятник царю Александру II.

— Приезжие всегда удивляются, что в центре Хельсинки стоит памятник русскому царю. Но при русских царях мы жили очень неплохо. Мы вели переговоры, много переговоров. Переговоры — это истинно финский метод.

История Финляндии состоит из двух больших глав: сперва ее подавляли соседи слева, то есть шведы, потом ее подавляли соседи справа, то есть русские. После шведов остались замки и шведский язык. После русских вообще ничего не осталось, кроме нескольких ресторанов, но братьев-финнов они не забывают и периодически шлют им приветы — волков и ядерные отходы.

Силья с Туомасом спорят, кто из них лучше говорит по-шведски. Когда Силье было шестнадцать, она сбежала на лето в Стокгольм, чтобы усовершенствовать свой шведский и поработать уборщицей в больнице.

— Нас специально учили, как надо правильно мыть помещение, потому что микробы размножаются очень быстро, и даже крошечная колония под какой-нибудь раковиной способна разнести заразу по всей больнице.

— И какова же секретная техника по уборке шведских больниц?

— Мыть и драить, драить и мыть беспрерывно.