Путешествие на край света: Галапагосы

На следующий день мы уже стояли на якоре у входа в порт Пуэрто-Бакеризо, столица острова Сан-Кристобаль и одновременно столица всего этого архипелага.

Каким же маленьким он мне показался!

Пригоршня деревянных домиков, выстроившихся в ряд на песке, лицом к морю, где я не смог найти ни койку, чтобы переночевать, ни какой-нибудь ванной комнаты или душа, чтобы смыть с себя накопившуюся за три дня грязь.

Но нет худа без добра, помылся я в море, а переночевал на пляже.

К тому же, и это я узнал заранее, Сан-Кристобаль был наименее интересным из островов архипелага и оставаться на нем дольше, чем того заслуживает промежуточный этап в переезде на другие острова, не имело смысла.

Но губернатор упорно настаивал на том, что Сан-Кристобаль заслуживает более глубокого изучения, до самого дна, так сказать, а потому повел меня на самую высокую точку острова, туда, где окутанные никогда не рассеивающимся «гаруа» — туманом — находятся два красивейших озера, место обитания бесчисленного количества уток, что есть одновременно и рай и ад для любого, самого требовательного охотника.

По берегам озер растут необычные деревья, напоминающие плакучие ивы. А утки настолько не привыкли к виду человека, что совсем не боятся людей и плавают так близко, что можно дотронуться до них.

Эти утки могли бы стать настоящим местным лакомством, но колонисты, живущие внизу, не удосуживаются подниматься туда. Считают, что дорога к озерам даже на лошади утомительна, и, к тому же, там слишком холодно. Да, именно холодно, на высоте в восемьсот метров под покровом «гаруа», что кажется странным, если учесть местоположение острова — на линии экватора.

Жара здесь должна была бы быть удушающей, как то происходит на Суматре, в Белене де Пара, Гвинеи или каком-нибудь другом уголке Земного шара, расположенном на той же широте, но здесь, около южной оконечности архипелага проходит течение Гумбольдта.

Именно это течение и еще ветра, дующие с моря, как раз и создают на острове исключительный климат, напоминающий вечную весну, очень похожий на тот, что на моем родном Тенерифе.

После озер гид настоял, чтобы мы обошли вокруг, и привел меня к порогу старого дома.

— Здесь жил Мануэль Кобос, — сообщил он. — Здесь же, на пороге, его и убили.

Жизнь и смерть пирата и авантюриста Мануэля Кобоса составляет, безо всяких сомнений, всю историю и большую часть легенд острова Сан-Кристобаль. Никто точно не знает когда в прошлом веке он обосновался в этих местах, но достоверно известно, что вначале он весьма успешно промышлял пиратством, последовав примеру одного немца, жившего на противоположном, северном конце острова. Тот имел обыкновение дожидаться, пока мимо не будет проходить какой-нибудь корабль, и тогда выходил ему навстречу на лодке, вооруженный до зубов, и либо нападал на судно, либо торговал с ним, в зависимости от численности противостоящих ему сил. Кобос же решил для себя, что только труд может дать наилучший результат, особенно, если все работы выполняются чужими руками. После таких размышлений он решил выкупить у эквадорского правительства заключенных, осужденных на каторжные работы, чтобы использовать их на своих плантациях сахарного тростника.

Сделка оказалась прибыльной, заключенные превратились в рабов и работали задаром по двадцать часов в день, почти без еды и без права и возможности протестовать. За несколько лет Кобос превратил остров Сан-Кристобаль в настоящий ад, объявив себя «королем Галапагосов». Печатал деньги с собственным изображением и вершил правосудие по собственному усмотрению, казнил или миловал — по большей части казнил.

И все шло у него лучше не придумаешь, остров стал процветающим и богатым, но все это богатство и цветение происходило посредине огромной лужи крови. Тогда ходила поговорка, что на Сан-Кристобаль не нужны дожди, потому что почва и так хорошо напитана.

Но 15 января 1904 года отчаявшаяся орда рабов взбунтовалась против него и его надсмотрщиков, их таскали по земле, пока не убили, а потом подожгли плантации сахарного тростника и сахарные заводы. То была самая кровавая ночь, на острове до сих пор говорят про те события.

Скот, принадлежавший Кобосу, убежал в горы, где до сих пор можно найти одичавших коров и лошадей, и с того дня на Сан-Кристобаль уже никто не выращивает сахарный тростник.

Остались апельсиновые и еще кое-какие фруктовые деревья, а также потомки тех заключенных, создавших теперь процветающую, но свободную колонию.

Осталась на острове и сноха Кобоса: норвежка, вышедшая замуж за его старшего сына, живет на вершине горы, среди туманов и постоянных, тоскливых дождей, и стережет небольшое стадо.

Я посетил ее скромный домишко, где она живет со своей дочерью. Она долго расспрашивала меня про Европу, про Норвегию, откуда ее привезли, когда была еще совсем маленькой девочкой, в начале века. Это, пожалуй, единственный человек на этом свете, считающий, что смерть Кобоса — несчастье для всех. Она остается убежденной в том, что острову нужен именно такой человек, и только тогда здесь наступит процветание, пусть и за счет жизней тысяч рабов.