— Послушайте граф, ведь вы сейчас, в эту минуту, считаете меня сумасшедшим, — неправда ли? Вы думаете: "Вот рехнулся старик… Но, кроме мании, у него красавица-дочь… Так будем ему поддакивать, чтобы заполучить последнюю"… Так ведь? Признайтесь.
Гонтран хотел протестовать, но Михаил Васильевич не дал ему говорить.
— Нет, любезный граф, — энергично произнёс он, — не сумасшедшего вы видите перед собой… Все, сказанное мною сейчас, совершенно серьёзно. Я нарочно пригласил вас сегодня сюда, чтобы вы убедились собственными глазами, что предполагаемая известной школой астрономов неспособность Луны быть обитаемой, вследствие отсутствия на ней атмосферы, на самом деле не существует… А раз присутствие на Луне атмосферы доказано, что же оставалось мне для полного осуществления задачи, разрешению которой я посвятил всю свою жизнь? — Только найти способ перелететь пространство, отделяющее нас от Луны. После нескольких лет упорного труда я выработал наконец проект гигантской пушки и только что перед вашим приходом сделал последний опыт над изобретённым мною особым порохом, сила которого достаточна, чтобы послать снаряд до самой Луны… Все это я в подробности покажу вам… Итак, Луна способна к обитанию, и я нашел средство достигнуть ее… Что вы на это скажете?
Старый учёный говорил спокойным, уверенным тоном, и нисколько не походил на помешанного. Но Гонтран думал иначе, ему казалось, что это спокойствие — перед бурей, и он решил предотвратить взрыв ярости у своего несчастного собеседника. Поэтому жених Леночки сделал вид, что принимает слова Михаила Васильевича всерьез.
— На вашем месте, уважаемый профессор, — отвечал он, — я не занимался бы так много Луною, телом известным, хорошо изученным… Я обратил бы свои взоры на планету менее известную, но по своим свойствам более похожую на Землю. Почему, например, нам не подумать о путешествии на Марс?
Лицо старого ученого просияло.
— Ах, мой друг, — радостным тоном проговорил он, — я вижу, вы вошли во вкус моего предложения, ваш ум жаждет приключений… Но всему своё время… Сначала следует достигнуть Луны, так как мой порох слишком слаб, чтобы перенести нас за миллионы вёрст на другие планеты.
Михаил Васильевич говорил все это самым натуральным голосом, и только в последних словах его прозвучало сожаление.
— Но в таком случае, — также серьёзно спросил Гонтран, — как мы будем продолжать наше путешествие? Разве мы должны остаться на Луне?
— Зачем? — Да если ваш порох недостаточен, чтобы перенести нас далее… — Тогда мы на самой Луне найдем средства продолжать наше путешествие, — с таинственной улыбкой отвечал отец Леночки.
— Ну, если так, то прекрасно, — согласился молодой дипломат, думая между тем про себя: — Бедный старичок… Как разумно и логично он говорит… Никто не подумал бы, что этот светлый ум одержим тяжким страданием… Не нужно противоречить ему… — Затем Гонтран продолжал вслух:
— Но скажите пожалуйста, дорогой Михаил Васильевич, почему вы с такой таинственностью пригласили меня сюда? Ведь ваш проект совершенно законен, — о нем можно говорить вслух, никого не опасаясь.
При этом вопросе лицо профессора мгновенно омрачилось, брови нахмурились, и он ответил:
— Люди завистливы, мой дорогой друг… Я уверен, что за мной следят, шпионят, хотят проникнуть в мою тайну… Среди ученых, моих товарищей по науке, есть один, который стремится к тому же, к чему и я. Это — известный вам, вероятно, астроном, профессор Шарп, с которым мы вместе служили в Дерпте. Теперь он читает лекции в Венском университете.
— Как! — воскликнул с удивлением Гонтран, — неужели вы думаете, что он хочет воспользоваться трудами ваших многолетних трудов и усилий?
— О, нет! Избави меня Боже заподозрить в нечестности одного из моих наиболее почтенных товарищей. Но я хочу, чтобы мой проект не был никому известен до его осуществления. Поэтому-то уже несколько лет я бываю в обсерватории только тогда, когда надеюсь здесь не встретить никого, кто помешал бы моим изысканиям и планам. Я хочу, чтобы весть о моём отбытии с земли внезапно поразила весь учёный мир… Только вам одному, как будущему зятю и сотруднику, открыл я свой проект и надеюсь, что ваша любовь к моей дочери обеспечит мне ваше усердие и скромность.
Вместо ответа молодой дипломат горячо пожал руку Михаила Васильевича.
— Ну-с, а теперь пора и домой, — сказал старый ученый, — поедемте опять ко мне: вы у меня переночуете, а я вам расскажу мой план устройства пушки и способ приготовления "еленита", — так я окрестил свой порох.
Граф согласился, и профессор поспешно разложил все вещи в обсерватории по своим местам. Потом он погасил лампу, взял Гонтрана за руку и теми же пароходами вывел его на улицу.
Через минуту иззябшие лошади уже стрелой несли легкие сани в обратный путь. Оба спутника, закутавшись в тёплые шубы, всю дорогу не открывали рта. Наконец приехали к дому Михаила Васильевича.
После нескольких энергичных звонков, двери отворились, и в них показалась недовольная, заспанная фигура Василия со свечой в руке.