Путешествие на Луну (ЛП)

Гонтран смотрел на свою невесту, тщетно стараясь подавить просившуюся на его губы улыбку.

— Однако, дорогой Михаил Васильевич, — снова обратился он, — вы еще не объяснили нам причину своей печали.

Старый профессор схватил его за руки.

— Эх, — с горечью проговорил он, — да разве вы уже не угадали ее?.. Да, я действительно думал о своем проекте, осуществлению которого посвятил всю свою жизнь. Как-же мне не печалиться, видя себя ограбленным, обобранным? Этот презренный лишил меня самого дорогого…

— По что вам мешает снова взяться за дело? — спросил молодой дипломат. — Правда, ваши бумаги, ваши планы и чертежи захвачены, но стоит вам заняться несколько дней, — и вы снова можете все воспроизвести на бумаге.

— А деньги? — задал вопрос старик.

— Деньги? — озадаченным тоном повторил граф.

Настало минутное молчание. Вдруг Сломка, давно уже прислушивавшийся к их разговору, поднял голову от книги и сказал:

— А отчего вам, г-н Осипов, не попробовать обратиться к общественной помощи? Объясните ваш проект, заинтересуйте им капиталистов, затем откройте подписку… Во Франции очень ценят ученых, а русский учёный для французов вдвойне симпатичен…

Старый профессор грустно покачал головой.

— Я не сомневаюсь, г-н Сломка, — отвечал он, — что добился бы таким образом успеха… Но, к несчастию, время не терпит ни малейшего отлагательства, а для исполнения вашего плана нужно много времени.

— Нет времени?!.. Но надеюсь, что вы еще не собираетесь умирать, Михаил Васильевич? — шутливо заметил граф. — Я редко видал в ваши лета людей таких свежих и бодрых, как вы.

— Я не про то говорю, — вы меня не поняли…

— Про что же?

— Согласитесь, что ведь Шарп украл мои бумаги вовсе не для того, чтобы они валялись в папках… Вероятно, он поспешил ими воспользоваться во время моего заключения.

— Ну?

— А в результате выходит, — отвечал старый ученый, с грустью поникнув головою, — что мне остаётся только умереть… Предположим даже, что я успею собрать необходимый капитал… Для осуществления проекта все-таки понадобится время, и я лишь вторым прибуду на девственную почву Луны…

— Однако, позвольте, г-н Осипов! — прервал старика инженер. — Прежде чем предаваться отчаянию, нужно убедиться, что Шарп действительно намерен воспользоваться вашими планами… Даже, если последнее окажется и справедливым, нужно предварительно удостовериться, насколько он опередил вас.

— Г-н Сломка прав, — сказала девушка, целуя отца в лоб. — Не падай духом, папа, и не теряй напрасно времени… Напиши в Вену своим знакомым и осведомись у них, как идут дела Шарпа, — вероятно, раз последний задумал выполнит такой гигантский проект, то он не может скрывать его от всех.

— Со своей стороны, — добавил Гонтран, — я напишу в Венское посольство и тоже попрошу навести справки.

Не теряя времени, старый учёный и граф Фламмарион засели за письма. Они успели уже написать по полудюжине, как вдруг в комнату поспешно вошёл молодой инженер.

— Михаил Васильевич, — сказал он, — только что в обсерваторию прибыл один американский астроном.

— Его имя?

— Джонатан Фаренгейт.

— Гм!.. Фаренгейт!.. — с минуту припоминал профессор, потирая себе лоб. — Нет, не помню. Зачем же он приехал?

— Один студент передавал мне, что цель приезда Фаренгейта — произвести несколько наблюдений над Луной при помощи большего рефрактора.

— Над Луною?.. Странно… А не знаете, какая цель этих наблюдений? — озабоченно спросил Михаил Васильевич.

— Пока не знаю… Но, по-видимому, Фаренгейт объяснит это на собрании, которое он созывает в библиотеке обсерватории… Вы также приглашены туда.

ГЛАВА XIII

Сэр Джонатан Фаренгейт. — Зачем он приехал в Ниццу? — Опять Шарп. — Проект путешествия на Луну. — Гигантская пушка. — Страшный удар.

Через час после разговора, описанного в предшествующей главе, Михаил Васильевич под руку с дочерью и граф Фламмарион вместе со своим приятелем входили в библиотеку обсерватории, где уже был в сборе весь персонал астрономов. За столом, стоявшим посредине комнаты, сидел пожилой человек, нервно перебирая кипу бумаг. Это и был сам виновник собрания, сэр Джонатан Фаренгейт.

Тёмно-красное лицо, обрамленное жесткой рыжей бородой, рыжие волосы, остриженные под гребёнку, густые нависшие брови, под которыми злобным огоньком блестели маленькие, серые глаза, огромный нос и толстая, апоплексическая шея — таков был портрет достопочтенного сэра. Судя по мощной фигуре, можно было предположить в нем громадную силу, а бриллианты, блестевшие на пальцах и галстуке, свидетельствовали о богатстве американца.

— Чёрт возьми! — прошептал Сломка на ухо другу, — по-видимому, в свободной Америке ремесло ученого гораздо прибыльнее, чем у нас.

Гонтран хотел ответить приятелю, но в этот момент сэр Джонатан встал с кресла.