После ужина мы все расположились под навесом «Гранд-отеля». Кори-ака, коснувшись в разговоре совершенного нами хаджжа, заметил наставительным тоном, что если мы обидели когда-нибудь друг друга, то должны простить обиду, а не держать ее в сердце. Затем Кори-ака сказал, что наш доктор, домулло Курбан, очень хорошо ухаживал за всеми, и выразил мне благодарность.
Один из братьев, поддержав слова руководителя, прибавил, что по возвращении на родину надо рассказать о хорошей службе доктора и сообщить также по месту его работы, чтобы Министерство здравоохранения со своей стороны тоже поблагодарило его.
И без благодарностей и грамот ваш покорный слуга никогда не забудет свое великое паломничество. Ни один человек в мире не в силах забыть те дни, когда у него седеют волосы.
Мои спутники вернутся на родину с высоким титулом хаджи, с возросшим авторитетом и станут проповедывать Коран и рассказывать предания о жизни пророка с удвоенным энтузиазмом. А мой дядя, его друзья, их братья и сестры, верующие пациенты нашей поликлиники будут слушать теперь их беседы с удвоенным вниманием и благоговением.
Но и ваш покорный слуга не останется, как прежде, в стороне. Где бы я ни был, по любому поводу и при любом случае я буду рассказывать о тех людях, шейхах, ишанах, сеидах, тех картинах и эпизодах, которые мне привелось увидеть. У моего Искандара есть друг писатель. Я непременно расскажу ему всю эту историю. Пусть напишет. Пусть все узнают, что такое хаджж и кто такой хаджи, что такое великий хаджж и кто такой великий хаджи.
1 + 17
Стюардессы были те же, с которыми мы 27 апреля летели в Хартум.
- Ну, доктор, едем вместе домой? - спросила, проверяя мой билет, жизнерадостная девушка.
- К сожалению, всего полпути.
- Ну, ничего. В другой раз до самого дома довезем.
- Да, умоляю не забыть меня на чужбине.
Девушка мило улыбнулась.
Мы с Исрафилом сели рядом.
- Опять будешь спать всю дорогу, - сказал я.
- Нет, давай разговаривать… Тауфику, мне кажется, было очень грустно… Когда мы поднимались в самолет, он с такой тоской смотрел на нас… Понятно, молод еще… Из всех работников посольства и консульства он, по-моему, самый молодой…
- Дело не в возрасте.
- А в чем?
- Не знаю.
- Не знаешь, тогда сиди и слушай, что говорят старшие.
- Что же они говорят?
- Знаешь, что бы я сделал, будь я Председателем Президиума?
- Какого Президиума?
- Президиума Верховного Совета СССР, конечно!
- Ого! А как, интересно знать, ты бы им стал?
- Очень просто. Вызывает меня, к примеру, раис и говорит: «Вот что, Исрафил, на неделю я назначаю тебя на свое место».
Я расхохотался.
- Чего смеешься? Сам просил разговаривать с тобой…
Исрафил обиженно отвернулся и, откинув спинку кресла, закрыл глаза. Лишь после долгих моих извинений и упрашиваний лицо его вновь прояснилось.
- Сел бы я в кресло председателя и приказал моим секретарям, - Исрафил принял строгий, по его мнению, подобающий председателю вид: «Ну-ка, быстренько подайте мне список работников посольств и консульств». В одну секунду мне бы все принесли. «А теперь составьте-ка список всех шоферов, врачей, переводчиков и прочих служащих посольств», - сказал бы я. В миг бы все выполнили, и я всем подряд присвоил бы звание Героя Социалистического Труда.
- Но почему всем, дорогой?
- Гм… Да, пожалуй, это я переборщил. Не всем, конечно, а только тем, кто служит в таких местах, где мы с тобой побывали. В таких странах, где человек человеку ничего не сделает без бакшиша, без риала, динара или доллара.
Некоторое время мы сидели молча. Вдруг Исрафил спросил:
- Ты знаком с работой библиотек?
- Насколько может быть знаком рядовой читатель.
- Как думаешь, найдется ли мне там работа?
- Ну и чудак же ты, Исрафил! Сразу с кресла Председателя Президиума опустился до подвалов книгохранилищ.
- Я серьезно спрашиваю, Курбан!
- Какую библиотеку ты имеешь в виду?
- Ну, к примеру, самую большую библиотеку Ленинграда.
- Вот как! Что ж, я думаю, там тебе найдется работа. В крупных библиотеках хранятся арабские книги и рукописи, которые необходимо переписывать или переводить…
- Сын мой Шарифджан как-то писал, что, если я перееду к нему, он устроит меня на работу в библиотеку…
Исрафил задумался, его лицо изредка освещалось улыбкой. Иногда, словно стыдясь своих мыслей, он хмыкал, сгонял радость с лица и, принимая сосредоточенный вид, озирался вокруг.
Прибыли в Каир. Нас провели в уже знакомый большой зал ожидания. Но очень скоро выяснилось, что нам не повезло: в Каире объявлен карантин. Все, кто едет в Каир, должны пять дней провести в санитарных палатках, разбитых в пустыне, и пройти медицинское освидетельствование.
Окружив меня, мои подопечные расспрашивали о карантине. Пришлось прочесть им коротенькую лекцию.
Кори-ака и переводчик ушли, чтобы связаться по телефону с нашим посольством и просить содействия и совета. Но все было бесполезно. Если бы карантин знал исключения для кого-либо, он не был бы карантином. Наша группа собралась на совещание. Большинство хотело остаться. «Не заметишь, как пролетят эти пять дней», — твердили старые кори. Спросили мнение Исрафила.