Путешествие парижанина вокруг света

— Потише, голубчики, полегче… Я задыхаюсь, друзья! — уговаривал он своих летунов. — Ну, вот так… Ведь все у нас идет так прекрасно, к чему же нам шею ломать?! Да у меня и воздуха не хватает… смотрите, даже кровь идет носом… так нельзя!.. Ага… скоро уже конец, мы, можно сказать, прибыли… да… смотрите, город!.. Но какой малюсенький!.. Все дома кажутся какими-то детскими кубиками… Есть даже и железная дорога, да, да… я вижу пар локомотива…

В городе Санта-Роза-де-Дос-Андос были сильно заинтересованы видом столь необычного летательного аппарата, который, точно сорвавшись с вершин главной цепи гор, теперь быстро спускался вниз, приближаясь к городу. Множество подзорных труб и биноклей были нацелены на эту едва заметную сначала точку, и многие из этих оптических приборов выпали из рук их владельцев, пораженных при виде этого невероятного сооружения.

Люди ученые, — были и такие в городе, — припомнили по этому случаю басню Лафонтена «Черепаха и две утки», — и не без основания: Фрике, повисший между двумя птицами, весьма напоминал черепаху, увлекаемую двумя услужливыми утками.

Толпа зевак толкалась у железнодорожной станции в тот момент, когда наш гамен наконец спустился на землю во дворе железнодорожного вокзала.

К чему описывать тот энтузиазм, с каким был встречен Фрике; тем более что некоторые сцены совершенно не поддаются описанию. Почтенные чилийцы надсадили свои глотки, перекрикивая друг друга, топали ногами, махали шляпами, дамы и девушки кидали цветы…

А одна умная, добрая и хозяйственная женщина принесла молодому летуну чашку хорошего бульона, после чего начальник станции угостил его добрым стаканом хорошего старого французского вина, от которого Фрике не отказался и тотчас же повеселел и ожил…

Этот железнодорожный служащий говорил довольно чисто по-французски, и Фрике рассказал ему в двух словах о своем приключении. По мере того как начальник станции переводил на испанский язык историю этого невероятного бегства, интерес слушателей возрастал все больше и больше.

— Благодарю вас, господа, благодарю от всей души за дружеский прием! — говорил Фрике, раскланиваясь на все стороны. — Позвольте на одну минуту отлучиться, и я снова буду весь к вашим услугам… Позвольте только вернуть свободу двум моим спасителям, которые лежат здесь на дворе, как тюлени на песке, и, по-видимому, нестерпимо скучают.

С этими словами он выхватил из-за пояса свой нож и разом разрезал хомуты и постромки обоих кондоров. Последние, почувствовав себя на свободе, принялись бегать по двору, свирепо махая крыльями, затем вдруг взлетели, поднялись вверх и сначала медленно, а затем все быстрее понеслись в сторону гор и вскоре совершенно скрылись из виду, качнув на прощание хитинными шеями.

— Бедняги, — заметил Фрике, — они даже не успели позавтракать… Впрочем, присутствие стольких людей, вероятно, стеснило их, быть может, даже отбило бы у них аппетит!

В городе Фрике встретил самый радушный прием; его не только накормили до отвала, но даже одели с ног до головы, и его бедные ноги наконец отдохнули в удобной и мягкой обуви.

В продолжение целых суток за ним ухаживали, его закармливали; и наконец он получил возможность выспаться на настоящей постели. Когда на другой день он сел в поезд, отправляющийся в Сантьяго, с кругленькой суммой, получившейся от сбора добровольных пожертвований, устроенного для него властями города, то в элегантном молодом джентльмене, который держал себя с важностью посланника какой-то великой державы, никак нельзя было узнать недавнего голодающего и бездомного мальчугана.

Спустя пять часов Фрике прибыл в Сантьяго. Здесь его ждал сюрприз; начальник станции в Сан-Роза уже успел протелеграфировать французскому консулу и ознакомил его с положением маленького героя. Французский представитель встретил Фрике на вокзале. Он был не один, а в сопровождении двух господ, очень взволнованных, которые были не в состоянии оставаться на месте: они все время расхаживали взад и вперед и сразу же выскочили на перрон, как только раздался свисток подходящего поезда.

Фрике, веселый и довольный, вышел из вагона и вдруг побледнел, ноги у него подкосились, и подавленный крик вырвался из груди.

Он сразу же очутился в чьих-то сильных объятиях.

— Месье Андре!.. Мой добрый доктор!..

— Фрике, дитя мое, сын мой! Брат мой! — воскликнули почти одновременно его друзья. — Наконец-то ты к нам вернулся!..

И все трое обнимались и плакали, как дети.

— А Мажесте! — воскликнули они с тревогой.