Путешествие парижанки в Лхасу (с илл. В.Э.Брагинского)

Мы решили войти в Тана ночью. На сей раз наш план удался. Он удался даже слишком: не только мы оказались совершенно скрытыми от глаз, но также окружающая местность и дорога — и ориентироваться было чрезвычайно трудно. Наконец мы добрались до храма, где обитало множество сторожевых собак, и они яростно залаяли при нашем приближении. К счастью, собаки находились во дворе, окруженном стенами, и не могли на нас напасть, но я боялась, как бы люди не пришли посмотреть, не воры ли вызвали этот шум. Также следовало опасаться, что о таинственных путниках, которые бродят по ночам, донесут пограничникам или те узнают об этом ненароком, и начнется дознание. Чтобы не рисковать, Йонгден во весь голос позвал ризничего, умоляя его приютить на ночь измученного арджопа, который едва волочит ноги из-за боли.

Мой спутник выражал свою просьбу патетическим тоном и говорил достаточно громко, чтобы его услышали во всех помещениях храма.

Пока он разыгрывал эту комедию, я отошла в сторону. Мы были абсолютно уверены, что ризничий не станет вставать в столь поздний час, чтобы впустить какого-то нищего. Прождав довольно долго, Йонгден отправился дальше, громко причитая: «Ох! До чего же немилосердно оставлять бедного больного ночью на холоде! Как это безжалостно! Какие жестокие люди!» И так далее.

Его жалобы постепенно стихали, как звучит за кулисами оперы невидимый хор удаляющихся прохожих. Это было довольно эффектно. Я чуть не зааплодировала ему.

Таким образом мы благополучно миновали храм. Ни у кого из тех, кто мог там находиться, будь то ламы или миряне, не должно было возникнуть наутро сомнений по поводу нищего, которого они слышали ночью. Но где же деревня? Кромешная тьма не позволяла нам ее разглядеть, и, даже увидев дома, мы не решились бы направиться в их сторону из страха вновь столкнуться с собаками наподобие тех, что охраняли лаханг, но уже непривязанными.

Йонгден настаивал на том, чтобы мы улеглись прямо на тропе и поспали несколько часов. Я же предпочитала отойти подальше и найти более удобное место. Мы оказались около какого-то ручья. Разглядев камни, по которым можно было перейти речку вброд, я отправилась на разведку на другой берег и обнаружила две пещеры. Теперь у нас было убежище, где мы могли провести остаток ночи, — «дом», под крышей которого нам предстояло отдохнуть. Местные божества были к нам благосклонны.

Я поспешила сообщить своему спутнику о нашей удаче. Мы тотчас же устроились в пещере, самой большой из всех, какие я когда-либо видела, и наконец-то поужинали, запивая тсампа глотками ледяной воды из ручья, а затем забылись глубоким безмятежным сном набожных тибетских нескорпа[45], измученных и в то же время довольных жизнью.

Проснулись мы на рассвете.

Неподалеку от места нашей ночевки виднелись несколько домов. Все крестьяне уже встали и приступили к повседневным делам, твердя на ходу различные мистические фразы, играющие в ламаистских странах ту же роль, что молитвы в других краях. Деревня гудела, как несколько сотен потревоженных ульев.

Женщины рассеянно глядели на нас из окон домов и с высоты плоских крыш, пока мы брели по улочкам деревни с опущенными головами, пряча свои лица и распевая мантры, как все вокруг. Йонгден разузнал дорогу… Несколько минут спустя мы оказались за пределами селения, в открытом поле.

Одни крестьяне только направлялись на работу со своими орудиями труда, другие уже пускали воду по многочисленным оросительным каналам. Хотя стоял ноябрь, погода была теплой. У этого веселого края нет ничего общего с бесплодными заснеженными областями Тибета, простирающимися к северу от Гималаев, и хоть ему недостает сурового величия тех мест, зато здесь легче и приятнее жить.

Во время восхождения на гору мы говорили с крестьянами, трудившимися в полях по обочинам дороги, затем несколько часов шли по лесу и, наконец, преодолели перевал Тондо-ла, расположенный приблизительно на высоте 3360 метров.

В тот же вечер, впервые с тех пор, как мы покинули Юньнань, мы отважились поставить свою маленькую палатку.

На следующее утро перед нашим взором предстал Наг-Чу, стремительно струивший свои воды по глубокому ущелью и вливавшийся в Жиамо-Наг-Чу. Мы перешли через реку по прочному консольному мосту.

И тут нас догнала большая группа паломников; они принялись осаждать моего юного спутника, требуя, чтобы он предсказал им будущее и ответил на вопросы, которые их занимали. Отказ удовлетворить подобную просьбу расценивается как преступное бездушие со стороны ламы, которого считают способным ее исполнить. Йонгден был вынужден часто следовать этому обычаю, но он никогда не забывал перемежать традиционные обряды крайне простыми рассуждениями о подлинном буддийском учении, пытаясь таким образом хоть немного поколебать суеверные предрассудки, глубоко укоренившиеся в душах его слушателей. Когда к нему обращались по поводу больных, он давал также полезные советы, касавшиеся чистоты и гигиены.