Путешествие парижанки в Лхасу (с илл. В.Э.Брагинского)

Завершив обход жилых покоев, крестьянин показывает ламе дорогу в хлев. Прогулка по грязным, нескончаемым помещениям для скота, которые никогда не чистятся, быстро надоедает служителю культа. Это приключение уже перестало его забавлять. Он на ходу кидает освященные зерна на головы пугливых баранов и коз, лошадей, которые встают на дыбы, и безучастных коров, словно презирающих всякие обряды. Наконец, решив, что дело сделано, он устремляется к лестнице и начинает карабкаться вверх, но владелец, следующий за ним с палочками ладана, бросается к нему, хватает его за ногу и указывает на свиней, еще не получивших своей доли благословения. Йонгден вынужден вернуться. Несчастный лама стремительно разделывается со зловонными животными, которые вопят как черти, пока он яростно осыпает их градом зерен. Наконец он возвращается на крышу в грязных сапогах, с промокшими и заледеневшими ногами. Настает черед людей. Вода в чаше освящается, согласно традиционным правилам, и затем все домочадцы во главе с хозяином подходят к ламе, который брызгает им в руку немного воды. Воду выпивают и смачивают голову влажной ладонью. Соседи принимают участие в этой церемонии.

После обряда подают ужин: суп из сушеной крапивы без мяса. Это далеко не тот пир, на который мы рассчитывали, и у меня появляются недобрые предчувствия по поводу подарков, которые должны нам вручить перед уходом. Вероятно, эти яства будут такими же постными, как и суп. Впрочем, как знать: тибетским крестьянам приходят в голову странные вещи. Я смеюсь in petto[88] над мыслями нищенки, которые посещают меня, с тех пор как я вошла в образ бедной бродяжки. Но не стоит воспринимать наше положение только в шутку: приношения, которыми мы заполняем свои котомки, избавляют от необходимости покупать еду, показывая, что у нас есть деньги, и весьма помогают нам сохранить инкогнито.

Теперь наконец мы можем и поспать. В комнате, куда нас отправляют, на утрамбованном земляном полу лежит обрывок старого мешка величиной с полотенце: таково уготовленное мне ложе. О Йонгдене позаботились лучше благодаря его духовному званию: он может воспользоваться старым потрепанным ковром, который убережет его тело, с головы до колен, от соприкосновения с голой землей. Что касается нижней части ног, это никого не волнует. Простые тибетцы спят, свернувшись клубком, как собаки, и у них нет подстилок или одеял, соответствующих длине их тел. Спать растянувшись во весь рост считается роскошью, доступной лишь знатным особам.

Я ложусь, развязав пояс своего плотного одеяния. Тибетские бедняки не раздеваются перед сном, особенно в чужом доме. Вскоре ко мне присоединяется сын и после столь же нехитрых приготовлений вытягивается на обрывке ковра. Через некоторое время мы просыпаемся от шума и яркого света. Однако живописная сцена, которую мы наблюдаем из-под полуприкрытых век, притворяясь спящими, заставляет нас усомниться, что это происходит наяву.

В комнате, где мы находимся, живут две девушки и служанка. Они только что вошли и подбросили стружку хвойного дерева в жаровню, помещенную в центре комнаты, чтобы стало светлее — лампы и свечи неведомы жителям этого края. Я вижу, как они распускают пояса, размахивая своими смуглыми руками, и раскладывают засаленные бараньи шкуры, которые заменяют им матрацы и одеяла. При этом они тараторят, и серебряные ожерелья позвякивают на их обнаженной груди. Подвижное пламя, которое то ярко разгорается, то меркнет, превращаясь в темно-красные блики, окутывает их странным светом: можно подумать, что это три юные колдуньи, собирающиеся на шабаш.

Перед рассветом я осторожно толкаю Йонгдена, чтобы его разбудить. Мы должны совершить свой туалет до того, как станет светло и другие смогут это увидеть. Прежде всего я должна слегка натереть лицо сажей, собранной со дна нашего котелка[89]. Затем нам следует приладить под платьем пояса, в которых спрятаны наши золото, деньги, карты, термометр, миниатюрные компасы, часы и другие предметы, которые любой ценой надо уберечь от чужих глаз.

Едва мы завершили свой туалет, как появляется хозяйка дома. Она будит своих дочерей и служанку; они снова разжигают огонь, ставят котелок с остатками вчерашнего супа на жаровню, и через несколько минут нас приглашают к столу со своими мисками. Здесь не принято мыть посуду. У каждого из тибетцев — своя собственная миска, которую он никому не даст; после всякого приема пищи все тщательно вылизывают тарелки, вместо того чтобы их мыть. У меня не хватает опыта в подобном деле, и в моей миске остался жирный налет от супа и чая, который за ночь застыл. Я должна взять себя в руки и преодолеть брезгливость; от этого зависит успех моего путешествия. Закроем же глаза и съедим похлебку, еще более тошнотворную, чем вчера, из-за воды, которой ее разбавили.

Вскоре мы завязываем свои узелки.