Путешествие по России голландца Стрейса

Люди его мало-помалу стали продавать городским купцам то, что они награбили в продолжении четырех лет у Москвитян, Персиян и Татар. Они уступали вещи так дешево, что можно было иметь очень большую прибыль. Фунт шелку продавали по три копейки ^[191], а прочие товары соразмерно этому. За золотую цепь, длиною в сажень, заплатил я им только 40 рублей, что составляет на наши деньги около 70 флоринов. Можно судить по этому, какую выгоду получили Персияне и Армяне, которые купили почти всю их добычу. Только и говорили о Разине, прославившемся своей смелостью, и смотрели на него, как на необыкновенного человека; поэтому наш капитан пожелал видеть его вблизи, и я был в числе тех, которых он выбрал себе в спутники. Мы застали его в шатре; с ним был его наперсник, по имени Чертов Ус, Mostaches de Diable, и несколько человек других старшин. Прежде всего он приказал спросить нас, что мы за люди. Удовлетворив его любопытству, капитан подарил ему две бутылки водки, которую он принял с радостью, так как давно ее не пил. Когда же он узнал, кто мы такие и что совершаем путь (находясь) в службе его величества, он сделал нам знак садиться и выпил за наше здоровье. Мы отвечали на его тост и ждали, что он спросит нас еще о чем-нибудь и доставит нам возможность поговорить с ним. Но, так как он почти ничего не говорил и не изъявлял никакого желания узнать точнее о том, что привело нас в этот край и по какому случаю царь принял нас в службу, то мы простились с ним, а он передал нам, что ему будет очень приятно, если мы еще навестим его. Действительно, мы еще раз посетили его и застали на реке в лодке, выкрашенной и вызолоченной. Здесь он пил и веселился с некоторыми из старшин. Около него сидела Персидская княжна, которую он увез с ее братом [192] во время последних набегов. Брата ее подарил он Астраханскому воеводе, а любимую им княжну оставил у себя. Пируя целый день, он напился допьяна: вот эта-то невоздержность стоила жизни несчастной Персиянке. Будучи сильно пьян, он облокотился о край лодки и, смотря задумчиво на Волгу, после нескольких минут молчания, вскричал: «Нужно признаться, ни одна река не может сравниться с тобою, и нет славнее тебя. Чем только я ни обязан тебе за то, что ты доставляла мне столько случаев отличиться, и за то, что дала средства скопить столько сокровищ? Я обязан тебе всем, что имею и даже тем, чем я стал. Но в то время, как ты составляешь мое богатство и осыпаешь меня благодеяниями, я испытываю неприятное чувство неблагодарности. Хотя бы это и произошло от бессилия, она все-таки не оправдывает меня и не лишает тебя права жаловаться на меня. Ты, может быть, поступаешь так даже теперь, когда я говорю, и мне кажется, что я слышу твои жалобы и упреки за то, что я не позаботился предложить тебе что-нибудь. Ах, прости, любезная река! Я признаюсь, что обидел тебя и если этого признания недостаточно для того, чтобы успокоить твой справедливый гнев, я предлагаю тебе от чистого сердца то, что мне дороже всего на свете; нет более достойного изъявления моей благодарности, и ничто не может доказать лучше мое почтение за милости, которыми ты осыпала меня»[193]. С этими словами он подбегает к княжне, (хватает) ее и одетую в золотую парчу и разукрашенную жемчугом и драгоценными камнями бросает в реку. Бедная эта княжна заслуживала, без сомнения, лучшей участи, и все пожалели о ней. Не смотря на благородное происхождение и печаль от того, что была в власти человека жестокого и грубого, она тем не менее была бесконечно снисходительна к нему и никогда не роптала на него за свою неволю. Как бы ни был Разин груб, нужно полагать, что только в припадке сумасшествия, он мог совершить подобную жестокость: до этого случая он казался более справедливым, нежели бесчеловечным [194].

Во время пребывания моего в Астрахани я видел пример его гнева против нарушителя супружеской верности. Некто соблазнил чужую жену; оскорбленный муж пожаловался. Чтобы отомстить за него, Разин приказал привести виновных и, узнавши, в чем дело, велел бросить мужчину в реку, а женщину повесить за ноги [195]. Она бедная жила в таком состоянии двое суток и, не смотря на то, что голова ее распухла, как подушка, не сильно кричала и (вообще) не показывала, что испытывает невыносимые страдания.

Так как людей его можно было встретить всюду, то я не упускал случая поговорить с ними, чтобы разузнать об их действиях. Не будучи в состоянии понять, как 300 или 400 человек наводили на всех ужас, я расспрашивал некоторых, как это могло случиться. Они отвечали мне, что действительно, при возвращении в Астрахань, их было 300 или 400 человек, а несколько раньше они составляли войско в 6,000 человек, когда же были все в сборе, то завладели: Низабатом, Скабараном, Мордувом, Mordouvi, и Такузом, Tachusi, приморскими Персидскими городами, которые лежали недалеко от горы Бармака, Barmach. Оттуда направились они в Астрабад и Баку, где все предали огню и мечу.