Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю

При всей трудности путь сюда мог почесться легким в сравнении с опасностями и препятствиями, ожидавшими нас при спуске с хребта. Сажен сто перпендикулярной высоты вела нас извилистая тропа оленей, и здесь равно надобно было удивляться осторожному и хитрому ходу их и цепкости наших лошадей. Далее тропа исчезала на рыхлом песке и осколках камней, беспрестанно катившихся из-под нас в бездну и попадавших в озеро, лежащее на дне ее. По крутому скату сводили мы наших лошадей, то опираясь на них, то поддерживая их. Поздно ночью достигли мы песчаных берегов и, несмотря на совершенное изнурение, должны были итти еще далее. Наконец, на берегу ручья, свергавшегося со скалы и впадающего в озеро, нашли мы хороший луг и расположились на ночлег. Лошади наши были обеспечены, но зато мы сами находились в жалком положении. Общий, самый подробный обзор всех мешков и карманов доставил нам только несколько старых сухих сухарей и немного рыбы. Поделившись поровну крохами, легли мы спать чразвычайно голодные, но большая часть в сладкой уверенности, что переход через горы совершенно кончен, голая тундра осталась за нами и поутру достигнем мы Анюя и лесов, где нас ожидали защита от непогоды и всякого рода съестные припасы. Мне казалось, что граница тундры еще далеко перед нами; но моему мнению никто не верил. Несмотря на голод, спали мы очень хорошо, и многие видели уже во сне жареных гусей и жирную уху.

С рассветом все наше общество поднялось и приготовилось к дальнейшему путешествию, но первый взгляд на окрестности уверил меня, что, к сожалению, я был прав. Крутой и высокий хребет гор, составляющий предел тундры, опоясывал всю южную часть небосклона. При вчерашнем тумане мы заблудились, взяли не ту дорогу; переправились с неимоверными трудами и опасностями через северо-западную ветвь главного хребта и вышли на один из источников Баранихи. Всевозможными доводами старался я уверить Бережного и других в нашей ошибке и необходимости обратиться назад, но напрасно. Служивший нам переводчиком чуванец утверждал, что совершенно знает страну, называл по именам каждую гору, речку и долину, и, несмотря на многократные доказательства его неведения, одержал верх. Бережной, как хозяин лошадей, решился итти вперед, и мы отправились.

В дурном расположении духа и с голодным желудком продолжали мы путь — я в полной уверенности, что принятое нами направление было неправильно, а Бережной в сомнении и беспокойстве о последствиях. Весьма медленно подвигались мы и шли почти всю дорогу пешком, ведя наших, утомленных лошадей. К вечеру достигли подошвы высокого кряжа скал и остановились на небольшой равнине, поросшей тощей травой. Дикий лук и несколько корней, вырытых из мышиных нор, были нашей единственной пищей.

Августа 22-го, с рассветом, мы увидели в направлении, которому следовали, густой морской туман, что открыло глаза моим странникам и даже чуванец признался, что он заблудился и совершенно не знал страны, где мы находимся. Бережной и якуты пришли в отчаяние, думали, что мы попали в Чукотскую землю и были в нескольких ста верстах от Анюев, без всяких средств к пропитанию, с утомленными лошадьми, и должны неминуемо здесь погибнуть.

Тогда все уверились, наконец, в справедливости моих предположений и обратились ко мне с просьбой вывести их отсюда, обещая во всем беспрекословно мне повиноваться. Хотя при сжатом голодном желудке человек не может быть слишком чувствителен к подобной чести, однакож я радовался, что дело приняло такой оборот и что я имел возможность освободиться из самого неприятного положения. По моему счислению находились мы в двух днях пути от Малого Анюя и его прибрежных лесов. На третьи сутки обещал я привести караван наш к реке, и 23 августа отправились мы в путь.

Пройдя 15 верст по глубокому, мрачному оврагу, бока которого, перпендикулярно спускавшиеся, скрылись от нас двумя и тремя слоями облаков, мы вышли к небольшой речке. Она быстро текла к северу и привела нас к большому озеру, берега которого были обставлены огромными черными скалами. Обогнув озеро с западной стороны и подвинувшись еще 10 верст, мы решились остановиться на ночлег, разложили огонь и, по привычке, повесили котел, но — варить нам было нечего. Пока все мы молча и угрюмо сидели около костра, один из якутов отозвал меня в сторону и, показывая из-под одежды своей утку, которую, отстав от товарищей, случайно убил он камнем сказал мне: «Возьми, тойон, и съешь один, ты сильно устал». Я поблагодарил якута за его добросердечие, и без всякого приготовления бросил утку в общий котел. Хотя похлебка наша была очень водяниста, и каждому из нас досталось по самому незначительному кусочку утки, однакож свежая пища несколько подкрепила наши силы. Зато, кроме перьев, от утки ничего не осталось: не только внутренности, даже кости ее были нами съедены.