Путешествие по Средней Азии

зубы, остановилась неподалеку и наверняка кинулась бы на нас, если бы

Ширджан, двоюродный брат Ильяса, вовремя не заметил этого и не преградил ей

путь копьем. То ли испуганная храбростью юного туркмена, то ли успокоенная

молчанием своих поросят, выбравшихся из затруднительного положения,

рассвирепевшая мамаша отступила, поспешив к своему логову, а мы, в свою

очередь, со всей поспешностью поехали прочь от этого места. Между тем сын

Кульхана поймал ускакавшую лошадь и возвратил ее мне, заметив, что я должен

быть счастлив, ибо даже если самый благочестивый мусульманин умирает от ран,

нанесенных кабаном, он попадает на тот свет "неджис", т.е. "нечистым", и его

не может очистить пятисотлетнее пребывание в чистилище.

Проехав около четырех часов в том же направлении по лугам и болотам, я

заметил, что мы находимся у окончания плато, простирающегося к северу от

Гёмюштепе, так как начали исчезать не только возвышения, но и горы на

персидской границе. На большом расстоянии виднелись разрозненные группы

*[65] *кибиток с пасущимися возле них верблюдами, и, хотя велико-лепнейшая

зелень ласкала глаз со всех четырех сторон, местность на востоке, которую я

посетил с Кызыл Ахундом, была населена намного гуще. Причина заключается в

том, что Герген здесь не протекает и воды в источниках хватает людям лишь до

тех пор, пока они откармливают овец на тучных пастбищах. Поэтому юрты можно

встретить здесь только в мае и июне. В одной такой группе юрт, где жили люди

Кульхана, мы нашли приют на ночь, потому что до Этрека оставалось еще шесть

миль - целый день пути для наших тяжело нагруженных верблюдов. Здесь уже

заранее знали о нашем прибытии, и мои голодные спутники - хаджи сочли

поднимавшийся дымок предвестником хорошего ужина. Хотя Гемюштепе всего в

четырех милях отсюда, мы находились в пути восемь часов, и первый переезд

порядком утомил и нас, и наших животных.

Шагах в десяти от кибиток нас встретил молодой племянник Кульхана

Таджибай. Ильяса и афганца пригласил к себе в гости Кульхан, а я с

остальными хаджи разместился в тесной юрте Алла Назара. Этот уже старый,

крайне бедный туркмен был вне себя от радости, что небо послало ему гостей,

и у меня навсегда останется в памяти трогательная сцена, когда он, вопреки

всем нашим уговорам, зарезал свою единственную козу, чтобы угостить нас. Ко

второму обеду, которым он угощал нас на следующий день, он раздобыл еще и

хлеба, которого неделями не видели в его доме, когда мы принялись за мясное

блюдо, он сел напротив нас со своей дражайшей половиной и в буквальном

смысле слова проливал слезы радости. Алла Назар не захотел ничего оставить

себе от пожертвованной ради нас козы, рога и копыта были сожжены, а пепел он

передал нашему Ильясу для присыпания потертостей у верблюдов, как это

принято делать, из шкуры же, содранной одним куском, он определил сделать

мех для хранения воды и отдал ее мне, предварительно приказав как следует

натереть ее солью и высушить на солнце.

Прибытие раба, одного из тех пяти, коих столь предательски заманили в

ловушку, задержало здесь Кульхана и нас вместе с ним еще на один день. Этого

бедного перса в наказание отправили нашему покровителю Кульхану,

пользовавшемуся славой человека, который лучше всех умеет выжать из

пленного, есть ли у того достаточно средств, чтобы родственники его

выкупили, или же он одинок и беден и его следует отправить в Хиву. Туркменам

больше нравится первый вариант, потому что в этом случае они могут

потребовать любую сумму. Так как перс остается лукавым даже в несчастье и

всегда старается скрыть свое истинное положение, то, вымогая как можно более

высокий выкуп, его истязают до тех пор, пока он не начнет слать жалобы

домойю Второй случай хуже для обеих стороню Разбойник получает тогда после

значительных издержек цену, принятую на невольничьем рынке, а несчастного

перса отправляют за нес-колько сот миль от родины, которую он вряд ли еще

увидит. *[66] *У Кульхана, как уже говорилось, был большой опыт в этом деле;

его новая жертва прибыла к вечеру, и на следующий день мы продолжали наше

путешествие, после того как славный Алла Назар, такой же туркмен, как и

Кульхан, сердечно обнял меня.

В этот день я впервые ехал на верблюде, сидя в своей деревянной

корзине; противовесом мне служили несколько мешков с мукой, потому что на

этот раз Хаджи Билал отказался от подобного удовольствия. Наш путь

по-прежнему лежал на север; не прошло и двух часов, как зелени вокруг не

стало, и мы впервые очутились в мрачной пустыне с сильно пахучей за-соленной

почвой. То, что предстало нашим глазам, могло считаться настоящей пустыней.

Невысокое предгорье, называе-мые Кара Сенгер (Черный Вал), возвышалось

приблизительно в восьми милях к северу от Гёмюштепе. Чем ближе мы к нему

подъезжали, тем более зыбкой становилась почва; у самого его подножия мы