Путешествие по жизни в науке из века ХХ в век XXI

В общем, через год после поступления в Институт курортологии и физиотерапии, к 1965 году, я набрал достаточно материала, экспериментальных результатов и литературных данных и, как полагается, попросил отпуск для написания докторской диссертации. Руководство всех НИИ приветствовало такие заявления, т. к. рост кадров повышал престиж руководства. По закону полагался на написание докторской диссертации отпуск – 6 месяцев.

В Институте были почетные «уважаемые» личности, которые брали такие отпуска по 2 раза, но диссертацию «не осилили». Собрался Ученый совет. И тут вдруг этот Д. Оппенгейм выступил с пламенной речью: «Это как так? Всего 1 год работает и уже в отпуск. Пусть поработает 2–3 года!» – «Но у него есть ходатайство научного руководителя, заведующего кафедрой биофизики МГУ, профессора Б.Н. Тарусова», – сказал Ф.Д. Василенко. Все же ещё несколько членов совета поддержало Оппенгейма: «Рано».

Замечательный человек была директор – Галина Николаевна Поспелова. Увидев такую неожиданную картину, она приняла твердое, компромиссное решение: «Ладно, дадим отпуск, но только не 6, а 3 месяца (90 дней)».

На том и порешили. Ничего себе, предложили написать докторскую диссертацию за 90 дней!

Вышел я в отпуск. Сосчитал. Надо написать 500 страниц за 90 дней. Это значит, я должен каждый день писать по 6 страниц сознательного текста. Решил не вставать, не написав в день 7 страниц печатных, т. е. 14 страниц рукописи. Хорошая нагрузка! Но ронять свой престиж я не собирался.

Очень помогала мне редактировать и даже частично печатать, несмотря на свою тяжёлую болезнь, жена Эмма.

И тут! Мне выдали ордер. Закончилась стройка, и надо было выезжать в новую трехкомнатную кооперативную квартиру.

Выехали из одной 12-метовой комнаты в трехкомнатную квартиру. Само по себе работенка! Очень радовалась переезду Эмма. Но! Квартира пустая. Нужна мебель. Ясно, что нужно покупать гарнитур. Пошел в мебельные. А в то время за гарнитурами – запись на 5–6 месяцев вперёд. Надо думать, что делать. Подумал. Стал наблюдать и вижу. В день завоза гарнитуров утром завозят их сразу несколько – 2–3 рабочих магазина целый день их расколачивают из ящиков, формируют, таскают их в поте лица своего и с трудом управляются к темноте, уже после закрытия магазина. Вспомнил Остапа Бендера. В общем, классику надо знать. Вспомнил, как Остап зашел в одно ведомство, чтобы подписать бумагу. К кому ни обратится, всем некогда. Все клерки со своими бумагами очень быстро бегают с этажа на этаж, из кабинета в кабинет. Тогда и Остап стал с ними бегать так же быстро и даже быстрее, и только тогда подписал свои липовые бумаги. Вот и я пришёл утром и «втесался» в коллектив рабочих, разгружающих гарнитуры. Вначале они на меня «фыркали». Но завоз был очень большой, а я работал добросовестно, и они через некоторое время смирились с моим трудовым вторжением. Обедали вместе дружным коллективом.

«Ладно, парень, – сказали они, – выбирай себе гарнитур. Мы его разгружать не будем». Я выбрал. В конце рабочего дня они сказали: «Иди оплачивай». Я оплатил и вечером привез гарнитур домой.

Больше всех радовалась создавшемуся уюту Эмма. Я счастлив, что смог создать жене нормальные условия: и квартиру, и мебель. Квартиру я выбрал на первом этаже с выходом сразу в лесопарк. И Эмма даже смогла несколько раз погулять. Но здоровье её резко ухудшалось. Декомпенсация сразу 2 клапанов усилилась, и её пришлось отвезти в больницу. Я каждый день её навещал. Но однажды утром мне позвонили и сказали, что ОНА УМЕРЛА.

Я уже раньше хоронил мать. Теперь жена. СМЕРТЬ – совершенно непонятное, необъяснимое жуткое явление. К смерти человека, тем более близкого, привыкнуть НЕЛЬЗЯ. И эти дурацкие ритуалы – похороны. Всё это вышибало из ритма жизни, выяснил я экспериментально – чтобы не «рехнуться», надо что-то делать. И я сел за работу над написанием диссертации.

Похоронили Эмму на Ваганьковском кладбище – в самом правом конце кладбища – рядом с могилой матери. Могилы огородили загородкой с музыкальным фрагментом из любимого ей Скрябина. Через 3 года с тестем мы поставили 2 фундаментальные ГРАНИТНЫЕ плиты на фундаменте из бетонной плиты. Там со временем похоронят и меня – точнее, мой прах после крематория. Своё фото в эту плиту я уже врезал заблаговременно, ничего никому не сказав.

Через год я женился вторично. Пришли на эту могилу и знакомые Эммы. Увидев врезанную в плиту мою физиономию, они тут же возмущенно звонили моей второй жене Тоне: «Тоня, как же так, ты даже не оповестила и не пригласила нас на похороны Саши!» Сначала Тоня ничего не поняла. А когда поняла, естественно, от Тони мне «досталось»!

Потрясающее это явление – смерть. Лежит человек – он есть, у него все есть, и голова, и ноги… И в то же время его нет. Не укладывается в голове, что он уходит. Как это, уходит совсем? Не хотят люди расставаться, хотят, чтобы он остался, хоть как, хоть частично!