Путешествие Руфи. Предыстория «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл

– Я не буду уступать дорогу ни одному белому. И вам это известно. Меня уже отправляли «отведать сахарку». Я уже знаком с кнутом. Но я не глуп, и не ленив, и давно уже не мальчишка. Я – мужчина в расцвете сил.

И, фыркнув, добавил:

– Ну, может быть, расцвет остался чуть позади.

Все рассмеялись от этого признания. Кто-то сменил позу, разминая затёкшие мышцы, какой-то старик закашлялся.

Веси ткнул в собравшихся пальцем, словно перед ним собрались евреи, бегущие из Египта.

– Не надо притворяться мальчишкой, если ты уже вырос. Не притворяйтесь глупее белого, если это не так. Кем притворяешься, тем и становишься. Негр, который кланяется господину на улице, который ведёт себя как дурак и забывает, кто он на самом деле, – раб.

Он захлопнул Библию.

– Он заслуживает быть рабом!

И прошептал в тишине:

– Близится День Господень.

Собравшиеся начали расходиться по двое-трое. Томас Бонно, едва завернув за угол, схватил Джеху за руку.

– Мы вынуждены притворяться, – проговорил он. – Если мы не будем этого делать, нас высекут или ещё что похуже. Мне иногда кажется, что Денмарк Веси подталкивает нас к смерти.

– Кем притворяешься, тем и становишься, – с уверенностью ответил Джеху, самодовольно, как показалось Руфи.

Томас, выпустив из пальцев рукав Джеху, изучающе посмотрел ему в лицо, а затем медленно, без всякого раздражения кивнул. Больше Бонно с женой не приходили ни на чтения Библии, ни в церковь на Кау-элли, а Гленам уже не пришлось кататься с ними на лодке или вместе обедать, и свой полосатый домик Бонно достраивали без чьей-либо помощи. По воскресеньям после службы Джеху с Руфью и Мартиной обедали на берегу реки, не приближаясь, впрочем, к Уайт-Пойнту, куда вход был разрешён только белым.

Праздничные дни этой зимой принесли одно разочарование. Деньги таяли, цены на рис падали. У Раванелей стало меньше работы для Руфи. Хотя Фрэнсис Раванель рекомендовала её миссис Перье, а та после длительной беседы принялась учить Руфь экономии.

– Не каждый вечер на столе должно быть мясо, – советовала она. – Дырявые носки можно заштопать.

Миддлтон попросил Джеху составить план восстановления Броутонского загородного дома, над чем Джеху просидел несколько недель, но Лэнгстон Батлер не принял проект и, поскольку работа не началась, не заплатил ни цента. Когда Джеху стал возражать, молодой Батлер сказал, что, если Глен прекратит канючить, возможно, он вновь обратится к услугам плотника, когда вырастут цены на рис.

Теперь никакая работа не мешала библейским чтениям, и Джеху часто являлся домой за полночь. К дому Веси приходил и дозор, чтобы знать слушателей в лицо, но не требовал разойтись.

Геркулес не посещал эти собрания.

– Этот Веси слишком много рассуждает, – говорил он Руфи. – То, что он говорит, может быть, верно и в то же время неверно. К тому же мне надо сейчас объезжать жеребца; он будет победителем.

– Геркулес… – начала Руфь.

– Я хочу сказать, что жеребёнок – особенный. Он совсем как я, мы будто близнецы с ним.

В феврале у Перл подошёл срок родов. Руфь, Долли и миссис Раванель помогли малышу явиться на свет, но через несколько часов младенец умер. Близкие отношения Руфи и Перл умерли вместе с бедняжкой. Перл ушла от Раванелей, переехав за реку в их полосатый домик. Больше Руфь не виделась с семейством Бонно.

Поздние занятия у Денмарка были слишком утомительны для Мартины, и Руфь с дочерью перестали на них ходить.

Женщин и так было немного, а Руфь бросила занятия последней. Джеху вздохнул с облегчением.

– Изучение Библии, – изрёк он, – занятие для мужчин.

Когда Джеху возвращался домой, Руфь притворялась спящей. Она делала вид, что не слышит, как муж ходит в другой комнате, бормоча что-то невнятное.

И всё же она была благодарна ему за приход, который нарушал один и тот же извечный сон о том, как она прячется под корзиной для маниоки, а сквозь лозу просачивается кровь.

Воскресные туфли

Солнце стояло высоко в небе, лучший товар был распродан, и рыночные торговцы начали собираться по домам.

Внимание Руфь привлёк крепкий ямс, который более ранние покупатели не заметили. Иногда под товаром похуже скрывался хороший; а порой какой-нибудь торговец, замешкавшись, слишком поздно убирал хороший ямс. Тот, на который Руфь положила глаз, был без единого пятнышка и пореза. Значит, его правильно выкапывали.

– Решай-ка побыстрей, – сказала торговка, укладывая пустые корзины в повозку. – А то пока я до дома доберусь, солнце уж сядет.

– Сколько хотите за этот мелкий, недозрелый ямс? – в третий раз спросила Руфь.

– Пять центов.

– За пять центов я найду и получше.

Торговка зевнула, похлопав ладонью по рту. Она поставила корзину с непроданными перцами поверх пустых.

– Сейчас, миссас, трудные времена, – сказала Руфь. – У мужа с самого Рождества работы нет. Могу заплатить за ваш ямс только два цента.

Поджав губы и стараясь не встречаться с Руфью глазами, женщина положила три кочана капусты в корзину с перцами, сунув их так, что перцы оказались сверху. Она добавила туда же два не очень хороших ямса.