Путешествие Руфи. Предыстория «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл

– Я каждый день до свету должна возить эту тележку на рынок и обратно домой. Этот ямс до завтра не испортится. Утром за хороший можно пять центов получить. А дома у меня дети и голодный муж. Лучше я сама из него что-нибудь состряпаю.

Руфь перебирала монеты в кармане передника. Сварить бы этот ямс да накормить Джеху и Мартину, а очистки съесть самой. Этот ямс нужен как воздух.

Поэтому она не стала переходить на крик. Что толку скандалить? Но внутри у неё всё кричало от Ужаса, который давно подбирался к ней. И вот он здесь! Страх подступил так близко!

Пригнувшись, он мчался белым всадником по проходам между прилавками. Когда его конь перескочил через тележку, он задел её ногой, тележка опрокинулась, красные картофелины раскатились по мостовой. Цветные спасались бегством. Погонщик дёргал за поводья мула, рвущегося из оглоблей и лягающего фургон.

А всадник, схватившись одной рукой за гриву, а другой – сжимая саблю, скакал галопом прямо на Руфь, словно он явился сюда именно за ней. В последнюю секунду он ударил каблуками коню по бокам, натянул узду, и откормленный белый конь, едва не упав, остановился. Белый человек на белом коне. Конь был весь в мыле, глаза у всадника бессмысленно вращались.

– Хо! – выкрикнул он высоким, надтреснутым голосом. – Хо! Возвращайтесь к своим хозяевам! Хо! Приказ губернатора Беннета!

Зелёный мундир Чарлстонских рейнджеров был застёгнут на все пуговицы, кроме одной, а револьвер с птичьей головкой[29], висевший на портупее, при случае был готов выскочить из кобуры.

– Возвращайтесь к хозяевам! – выкрикнул он ещё раз. – Негр, попавшийся на улице, будет считаться честной добычей!

Он привстал в стременах, размахивая саблей над головой.

Внутри у Руфи всё сжалось, но она заставила себя улыбнуться.

– Как поживаете, господин Перье?

Кэткарт Перье ощетинился, словно она сбросила с него маску.

– Я Руфь, молодой господин, няня мисс Пенни Раванель.

Он не расслышал. Если вообще что-нибудь слышал. Его глаза блуждали повсюду, ничего не видя. Рука с побелевшими костяшками сжимала эфес блестящей сабли, которая жаждала проткнуть чью-нибудь плоть.

– Почему вы хотите убить нас? – спросил он с ужасающей бесстрастностью.

– Убить вас, господин? Да я вас почти не знаю.

– Я был хорошим хозяином, – упорно продолжал Кэткарт. – Я ни разу, ни разу не отправлял слуг «отведать сахарку». Никогда. Я не склонил ни одну служанку к близости против её воли.

Пот блестел на его щеках. Изогнутый конец сабли вспыхивал, как змеиный язык. Руфь почувствовала за спиной холодную пустоту. Торговка сбежала, бросив свою тележку.

Руфь не решалась отвести глаза от молодого военного. Его сытый конь неосторожно переступал с ноги на ногу, но Руфь, стоя в опасной близости от его копыт, не осмеливалась убежать.

– Хо! – крикнул Кэткарт Перье на весь опустевший рынок. – Возвращайтесь к своим хозяевам!

Повсюду валялись опрокинутые тележки. Какой-то мул, впряжённый в повозку без погонщика, подошёл к рассыпавшимся бобам и принялся их поедать. Листья карликовой пальмы поникли от жары.

У Руфи все подмышки промокли от пота. Струйки, стекая по бокам, холодили тело.

– У вас нонче что-то стряслось, господин Кэткарт? – участливо поинтересовалась она.

– Стряслось? Да, так и есть, черт побери! – выкрикнул он и осёкся. – Простите за грубость.

Он спрятал саблю в ножны и судорожно, глубоко вздохнул.

– «Солдат встречает смерть для славы»[30], – процитировал он.

Его пальцы бесцельно блуждали по незастёгнутому мундиру.

– Возвращайтесь к хозяевам, – повторил он уже спокойно.

– К миссис Раванель?

– К кому? К своей чёртовой госпоже, кто бы она ни была. Любой негр, оказавшийся на улице, будет приговорён к… наказан.

Он нервно расстегнул и застегнул пуговицу.

– Вы бы лучше начали заново, господин, – сказала Руфь.

Он посмотрел на неё невидящим взором.

– Застёгиваться, я имела в виду. Нужно застегнуть все пуговицы по порядку, снизу вверх.

Её рука скользнула в карман передника и сжала ямс.

– Я заплатила за него, – солгала Руфь. – Это мой ямс.

– Ямс, – задумчиво повторил Кэткарт и через секунду пробормотал: – В тот день, в былом великолепии, ямс…

– Господин?

– Стихи. Великий Байрон, подпорченный смиренным чарлстонским рифмоплётом.

– Господин, вам бояться нечего. У меня и в мыслях не было вам навредить.

Он смахнул с головы паутину.

– Ты? Навредить мне? «Когда глядим, воображаем, мечту в мечте воспринимаем»[31]. Уходи. У моего терпения есть предел.

Руфь что было сил помчалась через весь город, не обращая внимания на передник, задравшийся к бедрам. И бежала не только она одна. Чёрные и белые спасались бегством из общественных мест. Не снимая сёдел и сбруи с лошадей, их заводили в стойла, экипажи отгоняли в каретные сараи, побыстрее захлопывая двери, ставни закрывали, а дома запирали на двойные засовы.