Путешествие в Агарту

Погонщики уже получили и проиграли в азартные игры деньги за доставленный товар. Сейчас некоторые яки и бараны везут на себе сумки с ритуальными предметами, лечебными травами, волшебными снадобьями, амулетами, – словом, то, что всегда вывозят из такой страны, как Тибет. К одному из баранов привязали кожаную суму, из которой при движении слышится жутковатое постукивание черепов. Это два-три черепа блаженных, или магов, выдолбленные наподобие чаш, с бронзовыми ручками. По-моему, чаши, используемые в католической литургии, тоже пришли из Тибета. За эти чаши-черепа в монастырях, расположенных в китайских провинциях, платят огромные деньги. Чанг неплохо заработает на них.

Единственный способ бороться с дремотой, которая одолевает во время холодного и однообразного пути, – это писать дневник. Вначале мне приходится долго разминать затекшую руку. На это уходит не меньше десяти минут. Я европеец, и размышление необходимо мне как наркотик. Я не могу не раздваиваться, глядя на мир, не думать о нем, не оценивать… Сейчас мы проходим всего по десять-пятнадцать километров в день, но мы обязательно доберемся до высокогорий.

Мы пересекаем перевал Сангчен-Ла, где высокогорные ледники отбрасывают синеватый отсвет. В Нишане начинается спуск с высоты почти в пять тысяч метров. Погонщики называют это место дорогой озер.

Сегодня 18 ноября. Я записываю: температура вполне сносная, 16 градусов ниже нуля, но без ветра. Слепящая белизна ледников. Я ехал на муле, покачиваясь, укутавшись в овечьи шкуры, почти в полусне. Еду, ни о чем не беспокоясь, и вдруг неожиданное происшествие: пытаюсь опереться на стремя, но нога съезжает вниз, и я падаю, ударившись о каменную стену. Мул пугается и падает в пропасть. Сбегаются люди. Шерпа, прислуживавший мне, забыл как следует затянуть подпруги. Чанг сразу же устраивает ему порку, беззлобно, как будто исполняет не подлежащий обсуждению ритуал.

Растерзанный мул лежит на дне, в тумане. Весело блестят пятна густой, алой крови. Все сожалеют о потере животного. К счастью, мою главную суму и всю поклажу везут другие.

Если бы я оперся на другое стремя, со стороны пропасти, погиб бы я. Моя миссия закончилась бы легко и бесславно. И уже мой мул смотрел бы на меня, лежащего на дне пропасти, своими большими, глупыми и благородными глазами.

В этих широтах жизнь и смерть значат очень мало. Это просто игра случая.

Я перечитываю слова фон Хагена: «Пока движешься по реальному пространству, опасности и трудности очевидны, их легко предусмотреть. Все становится гораздо сложнее, когда выходишь за пределы так называемой реальности. Когда невидимое, словно туман, окутывает и спутывает видимое. Когда приходится ориентироваться по символам и двусмысленным знакам, чтобы продолжать путь. Тогда-то мы и чувствуем себя как Дети, заблудившиеся в огромном темном доме. Но это и есть настоящая среда обитания человека, о которой человек предпочитает ничего не знать».

Заледеневшие озера кажутся с высоты металлическими пластинами, лужами ртути. Дрейфующие глыбы льда похожи на изваяния слепых богов, забытых в холодной пустыне.

Погонщики поймали двух огромных серых уток. Они избавили от тягот жизни двух жалких тварей, брошенных в пустыне. На такой высоте огонь едва греет, так что мы почти весь день потратили на жарку этих сомнительных птиц. Но людям нужно было расслабиться, они смеялись, шутили. Им не противны ни едкий запах, ни темное, сладковатое мясо. Оно кажется им настоящим яством.

Вечером поднимается страшный ветер, грозящий сорвать шатры. Совсем близко слышится вой волков. Они рыщут, привлеченные острым, резким запахом уток.

Мы вошли в опасную страну По. Ее обитатели практикуют ритуальный каннибализм, поедая лишь жир своих жертв. Это выродившаяся ветвь какой-то тантрической секты. [88]Они живут вдалеке от всех, и никто не отучит их от суеверий, которые они передают из поколения в поколение, как христиане. В бинокль мне удается разглядеть пещеры, в которых они ютятся. Это дыры в земле, вход в них закрыт каменными плитами.

Чанг сказал, что это очень неловкий народ. Лишь изредка удается им поймать какого-нибудь нищенствующего или больного монаха или же сбившегося с пути паломника. Они верят, что жир – знак счастья и буддийской гармонии. А съев его, они добудут для себя эти дары.

Они смотрят на нас. Лохматые мальчишки, завернутые в шкуры, высовываются, провожая караван взглядами. Они не делают нам никаких знаков.

Они никогда не нападают, просто дожидаются, как паук в своей паутине, когда появится кто-то слабый или сбившийся с пути.

Шерпы приближаются, погоняя мулов, и насмехаются над жителями По. Они смеются, выставляя свои огромные желтые зубы, и бросают им мешок со сгнившими внутренностями уток. Те с жадностью утаскивают внутренности.

Если они могут есть людей, то какие отбросы способны вызвать у них отвращение?