Путешествие в будущее и обратно

Вы скажете — для плана, для звезд на погоны. Все это верно, но не до дна! В конце 60-х годов, готовясь к бегству на байдарке из Эстонии в Швецию, я некоторое время путешествовал по Эстонии, искал место получше и побезопаснее для отплытия. И судьба свела меня с интересным человеком — главой местного союза журналистов и редактором главной эстонской партийной газеты Августом Сыромяги. Он проникся, видимо, ко мне доверием и был весьма откровенен. Чтобы понять, как это было возможно, надо знать, что представляли собой эстонцы и их партийное руководство и какова вообще была атмосфера в этой республике. Приведу только один факт. Сыромяги как-то пригласил меня к себе в редакцию и попросил подождать в его приемной, пока он освободится. В приемной стоял телевизор, и я спросил разрешения включить его, но Август, немного смутившись, сказал мне, что антенна его телевизора направлена на... Хельсинки! Это, напоминаю, в приемной редактора главной партийной газеты! И радио у него в машине всегда было настроено на Финляндию, при том что за рулем сидел не он сам, а шофер. (По тем временам обязательно сотрудник КГБ!)

Так вот, у нас с Сыромяги как-то зашел разговор о сталинском терроре и стукачестве, и он, между прочим, сказал мне, что у них в республике существует негласное правило не привлекать к осведомительству школьников. Это нехорошо действует на молодежь, и в молодежных коллективах создает нездоровую атмосферу, объяснил он мне.

Так что в России дело было не только в строе, но и в традиционном пренебрежении к человеческой личности.

Глава 5 «Год великого перелома»

Университет. Мобилизация на уран.

Работа для ракетной промышленности.

Фашистская оглобля.

Несмеянов и Эренбург.

На краю ГУЛАГа.

Смерть Сталина.

Итоги сталинизма.

Россия — преемница нацистского антисемитизма.

В 1946 году я поступил на химический факультет Московского государственного университета. Еще за год до того я не думал изучать естественные науки, предпочитал историю или философию. Но ко времени окончания школы принял решение ни в коем случае не идти по гуманитарной линии, ибо уже ясно понимал, в каком жалком положении находятся гуманитарные специальности, придавленные идеологическим и цензурным прессом.

Однако я был очень далек от точных наук, особенно от математики, и, чтобы переломить эту ситуацию в последний школьный год, начал ходить в математический кружок при мехмате МГУ, а потом — нагло записался на математический конкурс. И к огромному своему удивлению пробился в финальный тур! Его я, разумеется, не выиграл, но получил диплом, который потом помог мне поступить на химический факультет. Осознал я и эстетическую красоту математики.

Сначала я хотел было пойти на физический факультет, но там был чудовищный конкурс, потому что на физфаке давали бронь от армии, и, кроме того, в вузы в тот год поступало множество вернувшихся с войны ветеранов, которые шли вне конкурса, им достаточно было сдать приемные экзамены хотя бы без двоек. На химфаке тоже был большой конкурс — 16 человек на место, но я смог пробиться. Студенты, работавшие в приемной комиссии, высоко оценили мой конкурсный диплом и юношеский разряд по лыжам. Поступил я на отделение физической химии: поближе к физике, математике и физкультуре, как я шутил.

Но уже на втором курсе у меня произошло серьезное столкновение с режимом. Меня, как и многих других студентов химфака, мобилизовали учиться на отделении радиоактивных соединений, урановых. В США появилась атомная бомба, и надо было догонять! На атомное отделение в полном смысле слова мобилизовывали: кто не хотел туда идти, тому предлагали уходить из университета. Брали на это отделение только мужчин и только с хорошим здоровьем, прошедших специальную медкомиссию. Переводили к нам даже ребят с других факультетов, так как своих здоровых студентов не хватало.

И вот я начал работать с соединениями урана. Разумеется, в обстановке повышенной секретности. Лаборатории каждый вечер опечатывались, учебные пособия и расщепляющиеся материалы хранились в сейфах под присмотром сотрудников МГБ.

В начале второго семестра меня вызвали в отдел кадров и объявили, что я должен уйти с отделения: мое досье не выдержало проверки на благонадежность. Спорить или расспрашивать в таких случаях не полагалось. Переход на открытое отделение во втором семестре означал потерю года, так как невозможно было наверстать все практические занятия в лабораториях за первый семестр. Мне предложили взять академический отпуск, что и пришлось сделать.