Путешествие в будущее и обратно

И вот в один прекрасный день я возвращаюсь с работы (из редакции «Литературной газеты») и вижу дома двух милиционеров. Выясняется, что тетка в очередной раз стала приставать к жене и в конце концов сказала ей, что она «ожидовилась», живя со мной. Жена дала ей пощечину. Тетка, крепкая, жилистая баба, опрокинула жену на пол и стала душить. Между прочим, жена в то время еще кормила грудью сына.

Спасла жену соседка, которая на счастье оказалась дома. Она услышала из своей комнаты звуки скандала — он происходил на кухне, — потом звук падения тела и — тишину, которая показалась ей подозрительной. Соседка заглянула на кухню и увидела: тетушка стоит на полу на коленях над моей поверженной женой и сосредоточенно душит ее.

Соседка попыталась оттащить тетушку, но та не отпускала шею жены, и тогда соседка слегка хватила тетушку сковородкой по голове. Вызвала милицию, которая вынуждена была завести на тетю дело. Но из Праги вихрем налетел Ерофеев, дело замял, тетку убрал — отправил на ее собственную квартиру.

Соседка заявила и милиции, и Ерофееву, что конфликт вспыхнул на почве антисемитских оскорблений со стороны его сестры, но Ерофеев с ходу отрезал: «Вы не присутствовали на кухне во время ссоры и даете такие показания по наущению Белоцерковского!».

Ерофеев, между прочим, в качестве моего тестя был дополнительной помехой в моих поисках штатной работы, еще более серьезной, чем имя моего отца. Стоило начальству в редакции узнать, кто мой тесть, и желание принять меня на работу вмиг улетучивалось. Если я, зять Ерофеева, ищу работу, то это значило, что я неугоден ему. Ведь Ерофееву стоило, как говорится, пальцем пошевелить, и у меня была бы любая работа! А раз я неугоден Ерофееву, то не стоит и рисковать. Один редактор мне откровенно это объяснил и посоветовал всячески скрывать, кто мой тесть.

В 1967 году я закончил составление сборника рассказов, который назвал по одному из рассказов «Половина жизни». Часть из них была уже ранее опубликована в журналах. В сборник я включил также оригинальную, неоказененную версию рассказа «Под солнцем», «Школьную повесть» и новый большой рассказ «У озера», который считаю лучшим своим рассказом. Напечатать его в журналах мне не удалось. Когда мне возвращали этот рассказ из журнала «Юность», то сотрудники забыли отколоть маленькую записочку — отзыв главного редактора: «Хороший, взрослый, грустный рассказ о том, как жизнь и люди рушат любовь. Не для «Юности»».

Сборник я предложил в издательство «Советский писатель». Заведующая отделом прозы Вилкова (имя и отчество, увы, забыл), старая знакомая и почитательница моего отца, прочла рукопись и сказала, что она настолько острая, что пробить ее можно, только пойдя на риск. А именно, отправив на отзыв какому-нибудь крупному, знаменитому писателю. Если он даст положительный отзыв, то у сборника появятся шансы. Но у больших писателей, пояснила редактор, трудно получить такой отзыв: они требовательны, у них высокие стандарты.

Я согласился на этот риск, и мой сборник послали Сергею Антонову, знаменитому тогда писателю, автору повестей «Дожди», «Поддубенские частушки», «Разорванный рубль». Антонов дал очень хороший отзыв, и машина завертелась. Как сказал мне Домбровский: «Редакционные церберы смогут теперь делать свои заметки лишь на полях отзыва Антонова».

Тем не менее было еще множество «военных действий»: меня все-таки заставили перерабатывать рукопись, еще раз давали на рецензию Антонову, и мало того, отдали на «контрольное чтение» члену редакционного совета издательства писателю Василию Субботину. Но и он дал положительный, а точнее, восторженный отзыв, и в начале 68-го года сборник был подписан, наконец, в печать.

Я надеялся на успех этой книги и рассчитывал после ее издания вступить в Союз писателей. (По негласному правилу для этого нужно было иметь две книги.) В Союз я стремился, как я уже упоминал, в тайной надежде получить в будущем туристическую путевку для выезда на Запад.

Но Борис Слуцкий, который был тогда членом центральной приемной комиссии, настоятельно советовал мне не ждать выхода сборника. «Я боюсь, — сказал он мне, — что в недалеком будущем Союз может для вас оказаться закрытым. И пока я еще член приемной комиссии — поторопитесь!»

Напомню, что это было время, когда заставили уйти из «Нового мира» Твардовского вместе с большинством его сотрудников. Даже для той «застойной» эпохи это было большим и печальным событием, подобным разгрому НТВ в наше время.