Это посложнее. Начинаем гадать:
— Человечки!
— Соловьи и человечки!
— Соловые овечки!
Наконец, найден правильный ответ:
— Соловьи и овечки!
Тут всё ясно:
— Бегемот с Носорогом!
Так мы узнаем, что игра в стихи — занятие весёлое и очень полезное. Дальше читаем стихотворение про девочку, которая никак не может придумать имя своему маленькому котёнку. А котёнок старается запомнить, как его называет хозяйка:
Вдруг выясняется, что эти две строчки написаны абсолютно одинаковыми буквами, которые обозначают разные слова! Удивительно!
Наконец, задание совсем непростое.
— Петушится! — кричат все.
— Правильно. Запомните, как у нас получились эти две строчки: в каждой из них рядом друг с другом стоят родственные, однокоренные слова. Тогда лайка…
— Лайчится!
— Такого слова нет!
— Лается!
— Лается?
— Нет, просто лает!
— Это правильно:
Тут все попадаются в мою ловушку и хором кричат:
— Кусает!
— Ничего подобного! У нас ведь должны рядом стоять однокоренные слова!.. — Наконец, после долгих поисков подсказываю: змеится! И дальше –
Тут уже идёт нечто невообразимое: и квакает, и лягушится, и жабится! А нужно-то немножко пофантазировать: … лягается!
Кстати, насчёт «петуха», который «петушится». Наверняка, многие из вас помнят чудное стихотворение Валентина Берестова:
Как-то раз, выступая в одном детском саду, я спросил наудачу, не знает ли кто из ребят «Петушков» Берестова. И тут нашлась одна девочка, которая слово в слово повторила вслед за мной все эти строки, но для последней нашла своё — в высшей степени удивительное — решение:
Все эти игры в стихи дают, на мой взгляд, очень важный толчок в освое нии ребёнком той вселенной, которою является наша речь, родной язык, и воспитывают в конечном счёте меру, вкус, такт и чувство юмора — то есть, дают основу гуманистического образования и воспитания.
Из ближнего круга
«Уж как хочешь — верь не верь»
Проза Эдуарда Николаевича Успенского принесла ему всенародную известность. Чебурашка и крокодил Гена, почтальон Печкин и кот Матроскин, дядя Фёдор и старуха Шапокляк — это уже не просто авторские персонажи, а герои фольклора, сродни Мойдодыру Чуковского или Рассеянному Маршака: они накрепко вросли в быт нашего сегодняшнего детства.
Стихи Успенского на фоне его прозы, вроде бы, отошли на второй план, однако достаточно вспомнить популярнейшие песни, озвученные в своё время «Радионяней», или «Пластилиновую ворону», положенную на музыку Григорием Гладковым, чтобы понять, что эти стихи так же широко известны и любимы детьми. Эдуард Успенский одним из первых сделал песню и мультипликацию серьёзным подспорьем для бытования детской поэзии в современном мире.
Павел Крючков опубликовал в «Новом мире» интервью с Успенским — с таким примечательным диалогом:
«— Вы работаете во всех жанрах и видах литературы, долгие годы пишете и стихи, и прозу. Это, кажется, развивается параллельно. Или проза появилась раньше?
— Раньше появились стихи, их у меня меньше, чем прозы.
Я всегда считал, что проза — более сложный вид искусства.
— Многие считают ровно наоборот.
— Пусть считают. Кажется, Гёте говорил, что стихосложение обусловлено и подкреплено ритмом, рифмой — всеми этими костылями. А проза — очень открытая вещь. Помните историю о человеке, который бежал из лагеря? Перед ним открыты все дороги, а перед теми, кто его ищет, — только одна. Та, на которой они могут его найти».
И потом ещё Успенский добавляет: «Проза всегда сильнее стихов».
Как ни обидно для человека, пишущего именно стихи, должен полностью согласиться с Эдуардом Николаевичем, — исходя, например, из своего переводческого опыта: я всегда полагал, и с годами моя уверенность окрепла, что переводить прозу куда сложнее, чем стихи. При переводе стихов, по крайней мере, классических, ты всегда вооружён «всеми этими костылями» — ритмом, рифмой, т. е. жёстким каркасом. При переводе прозы он рассыпается. Остаётся главное: интонация автора — а её поди улови и интерпретируй!
Свои стихи Успенский «рассказывает» — как рассказывают байки, анекдоты, это рассказы «с преувеличениями», отчего они становятся ещё более заразительными и соблазнительными. При этом Успенский мастерски (а подспудно и назидательно) обыгрывает бытовые штампы (сколько их мы навидались на нашем веку!), превращая стихотворение то в сказку, то в приключение, то в смешной ужастик: