Хотелось бы думать, что детский поэт может быть хоть в чём-то сродни «дяде-мастеру по радугам», чтобы отвечать на замечательные вопросы наших юных читателей, а если говорить про таких маленьких, как Макс, — то пока ещё слушателей.
Меня уже давно преследует идея сложить свои стихи по возрастной лестнице: начать с самых малышовых, с тетёшканья, с того, что когда-то называлось поэзией пестования, и незаметно, месяц за месяцем, год за годом «подниматься» к школе. Отдаю себе отчёт в том, что в идеале это вряд ли выполнимо: слишком зыбки психологические границы в дошкольном возрасте, слишком различны дети, слишком они ещё — и слава богу! — сопротивляются унификации.
И всё-таки есть нечто, что их, трёхлеток, объединяет. Назовём это весёлым возгласом «Я сам!». Маленький слушатель сам открывает для себя то, что впоследствии становится для него самым важным в жизни: мир взрослых, свою семью, природу, первые, основные понятия, и — речь, язык. На главном месте здесь нередко оказываются фантазия и звук, которые и хочется подхватить.
Тот же Макс однажды так ответил на вопрос, кто такие космонавты. «Это, — сказал он, — такие люди, которые делают пупок бабочки». Попробуйте его оспорить!
А что в четыре года? Мир невероятно расширился, и наш читатель (во многом уже именно читатель!) теперь вовсю к нему приглядывается. Появляются детали, которые раньше он не замечал. Приходят поступки (и проступки), на которые он теперь отваживается. Но главное внимание — мелочам: травинкам, насекомым, винтикам, ниточкам, буковкам. Буковкам — особый почёт: их рисуют, их обводят пальцами, их на разные лады произносят, из них составляются слова и первые, самостоятельно придуманные песенки:
Я очень обрадовался, узнав это творение одного из моих самых маленьких друзей, — обрадовался, потому что оно оказалось похожим на моё собственное стихотворение, которое я написал далеко не в четырёхлетнем возрасте… «Значит, — подумал я, — сидит во мне и такой малыш и надиктовывает свои правила игры, очевидно, общие для многих…»
Четырёхлетний ребёнок уже вовсю пользуется своими правилами и своими правами — в частности, правом озвучивать окружающее, правом слушать и читать чистые, ритмические, гармонизирующие его внутренний мир строчки. Но не только!
Вот таким «правом на добавку» я бы назвал и право на стихи. С них на самом деле начинается в жизни куда больше серьёзного, чем мы порой думаем.
Как-то раз юная пятилетняя особа сидела рядышком со взрослыми и внимательно прислушивалась к их беседе. В какой-то момент она вмешалась в разговор и философски заметила: «Жизнь — это любовь…» Фраза пришлась весьма кстати, все рассмеялись, и я решил удержать внимание девочки: «Скажи, а что такое любовь?» Она тут же нашлась: «Любовь — это жизнь…» Мне не оставалось ничего другого, как спросить у неё: «А что же тогда смерть?» — «Знаешь что, — ответила она, — пойдём залезем под стол…»
Порой мы не без оснований поражаемся уму и проницательности наших маленьких собеседников. Есть предположение, что дети с трудом уживаются с метафорой, — психолингвисты, например, давно пришли к выводу, что маленькие дети достаточно плохо её понимают и, как правило, не умеют её объяснить. Однако наблюдения тех же специалистов и родителей доказывают, что в самой детской речи полным-полно метафор, и это — закономерность и одно из главных свойств формирования речи ребёнка. На этом психологическом противоречии может, а мне кажется, и должен «играть» поэт, пишущий для детей: показывая мир «изнутри» детского сознания, он подталкивает малыша к активному освоению родного языка, а через него — и всего окружающего.
Недавно ещё одна пятилетняя зрительница на премьере кукольного спектакля по «Волшебной флейте» Моцарта, когда принц Тамино уставился на медальон с изображением принцессы Памины и надолго замолчал, закричала на весь зал: «Влюбился!.. Влюбился!..» Закричала отнюдь не с детской издёвкой, а с восхищением и плохо скрытой завистью.
В пять лет ко многим приходят эти первые взрослые чувства — любовь и ревность, отчаяние и понимание, что такое дружба. И уже глубоко осознанное представление о семье, домашнем уюте, — когда он есть и особенно когда его нет. Не будем также забывать о том, что свойственно всем детям, — о чувстве юмора, которое теперь начинает приносить свои плоды. Над чем смеётся ребёнок — над приятелем, упавшим в песочнице, или над остроумной и тонкой шуткой?