Путешествие в Египет

И он предстал перед сарацинами таким, каким они уже видели его на канале Ашмун. Изумленные подобным отпором, ибо, как они считали, для французов уже не оставалось ни малейшей надежды, сарацины отступили к городским воротам. Воспользовавшись передышкой, Готье де Шатильон извлек из своего щита, из своих доспехов и из тела многочисленные стрелы, и, когда сарацины вновь пошли в наступление, он уже снова стоял во главе своих рыцарей, истекая кровью, но готовый продолжить бой. И тут началась настоящая резня. Сарацины, выведенные из себя затянувшейся борьбой, привели пополнение, в десять раз превосходящее силы французов. Все христиане до единого нашли здесь свою смерть. Последним упал, сраженный ударами, Готье де Шатильон, не желавший сдаваться, покуда мог держать в руке меч. Какой-то сарацин завладел его мечом и раненой лошадью. Неверные устремились к убежищу короля. Когда Людовик услышал, как они ломают двери, воинская отвага взяла в нем верх над покорностью провидению; он достал меч и поднялся, по почти тотчас же упал без чувств. Первым вошел в его комнату и занес руку над королем евнух Решильд, а за ним следом - эмир Сейф эд-Дин-Иканири. Людовик был пленен. Не испытывая почтения ни к мужеству, ни к слабости, ни к величию этого мученика, они заковали ему руки и ноги в цепи и перенесли на корабль на Ниле; за ним провели слуг, также взятых в плен и закованных в цепи. II сразу же со всех сторон зазвучали горны, барабаны и цимбалы, знаменуя победу, повсюду разнесся слух, что французский султан захвачен. Убийцы па время оставили свои жертвы, рассеянные по равнине, прибежали па берег Нила и двигались по нему с присущей победителям беспорядочностью вслед за кораблем, увозящим короля; его сопровождал весь сарацинский флот. На следующий день короля доставили в Мансуру, в дом Фахр ад-Дина бен Лукмана, и отдали под стражу евнуха Сахиба.

Юный султан не мог поверить в столь полную победу; но, едва удостоверившись в ней, увидев плененного короля, он незамедлительно сообщил всем своим губернаторам эту великую новость. Араб Макризи сохранил для нас ликующее письмо Туран-шаха Джамалю бен-Ягмуру, где описаны пережитые им стра-хи.

Вот оно:

"Да будет благословен Всемогущий, после печали даровавший нам радость! Ему одному обязаны мы победой. Бесчисленны милости, которыми он соблаговолил осыпать нас, но последняя - самая бесценная. Расскажите жителям Дамаска, а еще лучше всем мусульманам, что господь помог нам одержать победу над христианами, тогда как они замыслили погубить нас. В понедельник, первый день года, мы открыли свои сокровищницы и раздали богатства верным воинам. Мы вручили им оружие; мы позвали на помощь арабские племена; под нашими знаменами собралось бесчисленное множество солдат. В ночь со вторника на среду враги наши бросили свой лагерь и со всем скарбом двинулись к Дамьетте. Мы шли за ними по пятам даже в ночной мгле. Тридцать тысяч солдат франков полегли на поле брани, не считая тех, кто нашел свой конец на дне Нила. Мы умертвили и бросили в реку несметное число пленных. Король их укрылся в Минье, моля нас о милосердии. Мы даровали ему жизнь и оказали ему почести, соразмерные с его королевским достоинством".

К этому письму прилагалась королевская шляпа, слетевшая с головы Людовика в пылу сражения; она была алого цвета, украшена золотыми лилиями и подбита беличьим мехом. Губернатор Дамаска водрузил ее себе на голову, когда читал народу письмо султана, а затем ответил своему владыке: "Наверное, господь уготовил вам завоевание вселенной, и вы будете идти вперед от победы к победе, а залог этого славного будущего - то, что ваши рабы венчают себя трофеями, отвоеванными вами у королей". Между тем новость о поражении достигла как врагов, так и друзей. Королева узнала ее в Дамьетте за три дня до родов, п ее горю не было границ; ей все время казалось, несмотря на заверения преданного слуги, отвечавшего за ее жизнь перед королем, что Дамьетта взята и что сарацины врываются в ее покои. Тогда во сне она начинала кричать:

- На помощь! На помощь!

Наконец, понимая, что ее страхи могут пагубно отразиться па ребенке, которого она носила в чреве, она велела, чтобы у ее изголовья неотлучно находился верный восьмидесятилетний рыцарь, он не отпускал ее руки и всякий раз, когда королева кричала во сне, будил ее словами:

- Мадам, не бойтесь. Я здесь и охраняю вас.

В ночь перед родами ужас ее был столь велик, что королева велела всем удалиться из ее покоев. Затем, оставшись вдвоем со старым рыцарем, она встала с постели и опустилась перед ним па колени, моля его оказать ей милость; рыцарь тотчас же клятвенно заверил ее в этом - как даму, которой он поклоняется, и как королеву, ослушаться которой не смел. Тогда Маргарита Прованская сказала:

- Сир рыцарь, заклинаю вас данным мне словом, что, если сарацины захватят этот город, вы отрубите мне голову прежде, чем они завладеют мною.

- Я сделаю это весьма охотно, мадам,- ответил рыцарь,- ибо я и сам помышлял поступить так без вашей просьбы, если случится то, чего вы так опасаетесь.