Путешествие в Египет

На следующий день в назначенный час явился портной. Восхищаясь его пунктуальностью, как, впрочем, и другими его достоинствами, я был вынужден признать превосходство турецких портных над французскими. Несколько любопытствующих соотечественников явились, чтобы присутствовать при свершении метаморфозы. Портной привел с собой цирюльника, в чьи руки, вернее, ноги нам предстояло сперва попасть. Процедура началась с меня; господин Тейлор отправился к консулу исполнить вверенную ему миссию, оставив нас заниматься своим туалетом.

Цирюльник устроился на стуле, усадив меня на пол. Затем извлек из-за пояса небольшой железный инструмент, и по тому, как он провел им по ладони, я признал в нем бритву. Я представил себе, как эта разновидность пилы будет прогуливаться по моей голове, и у меня волосы встали дыбом, но почти тотчас же моя голова оказалась зажата как тисками коленями недруга, и я понял, что лучше всего не шевелиться. И в самом деле, я почувствовал, что этот не вызвавший у меня доверия кусочек металла скользит по моему черепу с приятной мягкостью и проворством. Через пять минут цирюльник разжал ноги, я поднял голову и услышал дружный смех; взглянув в зеркало, я увидел, что обрит наголо, а от волос осталась лишь нежная синева, подобная той, что обычно оттеняет подбородок после тщательного бритья. Я был потрясен подобным молниеносным превращением и узнавал себя с трудом. Я искал над шишкой теософии прядь, за которую архангел Гавриил поднимает мусульман на небо, но даже ее не осталось. Я считал себя вправе потребовать эту прядь обратно, но цирюльник стал объяснять мне, что это украшение принято только в одной отколовшейся секте, не слишком чтимой остальными из-за вольности нравов в ней. Я прервал его речь, уверив, что намеревался принадлежать лишь к секте истинно достойных, в Европе моя нравственность неизменно вызывала всеобщее восхищение. Затем я перешел в руки портного: он водрузил на мою бритую голову белую тюбетейку, а поверх нее - красный тарбуш, обмотав его скрученной жгутом шалью, и теперь я стал похож на настоящего мусульманина. На меня надели платье и абайа; вместо пояса подвязали еще одной шалью, к которой я гордо подвесил саблю, а за пояс заткнул кинжал, карандаши, бумагу и кусок хлеба.

В этом забавном одеянии, кстати безукоризненно сидевшем на мне, я мог, по словам портного, смело идти, куда мне заблагорассудится. Впрочем, я в этом ничуть не сомневался и с нетерпением ждал, как актер перед выходом на сцену, когда будут готовы мои спутники. Теперь им предстояло подвергнуться на моих глазах тем же самым операциям. По правде говоря, я выглядел не самым смешным. Наконец, когда с туалетом всех было покончено, мы спустились по лестнице, перешагнули порог и очутились на подмостках.

Я чувствовал себя не слишком уверенно: голову стягивал тюрбан, платье и накидка затрудняли ходьбу, бабуши и ноги существовали как бы сами по себе, независимо друг от друга, поэтому непрерывность движения часто нарушалась. Мухаммед шел сбоку, повторяя:

- Тише. Тише. В конце концов, когда мы понемногу умерили свою французскую живость и достигнутая плавная медлительность позволила нам идти чуть раскачиваясь, с чисто арабским изяществом, дело пошло на лад. Впрочем, этот идеально приспособленный для местного климата костюм гораздо удобнее нашего, поскольку плотно не облегает и предоставляет полную свободу движений. Тюрбан являет собой хитроумное защитное сооружение вокруг головы: потеет только голова, не причиняя неудобств телу.

Через полчаса после своего "омусульманивания" мы приступили к исследованиям: прежде всего мы решили посетить дворец паши; дорога, которая вела туда, изобиловала многочисленными архитектурными деталями редкой красоты, и Мухаммеду приходилось поминутно отрывать нас от созерцания их. Невозможно передать изысканность и неожиданность арабской орнаментации.

Однако Каир славится не какими-то отдельными деталями, а своим архитектурным ансамблем, он одинаково велик и когда открывает пред вамп уголок какой-нибудь улицы или часть мечети, и когда разворачивает панораму всех трехсот минаретов, семидесяти двух ворот, крепостных стен, могил халифов, пирамид и пустыни.

Мы быстро миновали роскошные базары и крытые навесами улицы и подошли к огромной мечети султана Хасана, главный фасад которой обращен к цитадели, расположенной на другой стороне площади… Мы двинулись по крутой дороге, ведущей к мечети Диван Иосифа ц знаменитому колодцу; о нем рассказывал нам господин Тейлор. Из этого четырехугольного сооружения подается вода в цитадель; в колодец, вырубленный в скале, можно спуститься по ступеням, вначале свет проникает туда через оконца, проделанные в наружной степе, но ниже приходится зажигать факелы.