Путешествие в Элевсин

– Элевсин везде и нигде. Он возникает не в раскинутости пространства или временной протяженности. Он появляется там и тогда, когда в тебя входит тайна, Маркус. Не пытайся понять. Боги пожелали сделать так, чтобы мы были слепы и видели лишь то, на что они открывают нам глаза специально.

– Я вижу все вокруг вполне ясно, – ответил я.

– И тебя ничего не удивляет?

Я пожал плечами. Можно было сказать, что мне странно вот так запросто стоять у реки в компании владыки мира – но Порфирий, думаю, понимал это и сам. Меня волновала приятная легкость, с которой давались каждое движение и мысль. Но здесь, возможно, дело было в этих печеньях: если они содержали элевсинское таинство, оно могло как-то действовать на рассудок и тело.

Тогда понятно становилось, отчего мой ум воскрешает древние здания, почти что видя их наяву – и сообщает всему вокруг таинственную красоту.

– Я весьма хорошо себя чувствую, – сказал я. – Луна рисует мне волшебные картины… Больше ничего необычного не происходит, господин.

– Да? Оглядись внимательно еще раз.

Я сделал как было велено. Обычная ночь, разве что луна светит слишком ярко. Просто яростно.

– Никогда не видел в небе над Римом такой луны, – сказал я. – И такой красивой ночной реки.

– Такой красивой реки? – переспросил Порфирий и захохотал.

Мы дошли до воды. Порфирий начал раздеваться, и я понял, что он хочет купаться. Придется последовать за ним, но меча с собой не возьмешь. Для водной защиты ему следовало нанять ретиария с трезубцем и неводом.

Для своих лет Порфирий неплохо выглядел без одежды – его сложно было назвать изнеженным. Про него, впрочем, говорили, что он усердно тренируется в дворцовой палестре под руководством цирковых чемпионов. Как бы римский тренер при случае не уронил его головой о камни…

– Ну? Последняя попытка, Маркус. Ничего странного вокруг, точно?

Я огляделся. Что же он имеет в виду? Может, эти развалины? Но мало ли их под Римом.

– Нет, господин.

– Тогда плывем.

Мы вошли в теплую как лоно девственницы воду и поплыли к луне.

Луна была всюду: огромная и целая – в небе, разбитая на дрожащие осколки – в воде. В этом, верно, скрывались какие-то философские и даже мистические смыслы, но телохранителю по таким поводам лучше не размышлять. Боец наслаждается жизнью, пока она есть.

Ночь была прекрасна. Казалось, в черной реке возникла другая, золотая и нежная, струящаяся наперерез течению тьмы. Мы плыли неспешно, словно в городских термах, а потом Порфирий повернул ко мне лицо.

– Раз ты не догадываешься, в чем странность, я объясню. Скажи, Маркус, где это рядом с Римом ты видел такую огромную реку?

Мысль эта действительно ни разу не пришла мне в голову за всю ночь. И здесь было самое удивительное из всего случившегося. Ведь это не Тибр…

Сердце мое сжалось от страха. Если я мог проглядеть такую несообразность, что еще могло скрываться от моего взора?

Быть может, вокруг прямо сейчас дерутся титаны, клубятся древние гидры, рушатся миры, играют на лирах нимфы – а я ничего не замечаю, потому что никто не раскрыл мне на это глаза? Порфирий прав: боги хотят, чтобы мы были слепы и видели лишь назначенное.

– Так что это за река, Маркус?

– Я не знаю, господин. Но ты прав, рядом с Римом подобной нет…

– Ты знаешь. Просто сознайся себе. Ну?

Я еще не понимал, о чем он, но мне становилось все страшнее плыть в золотое марево. Теперь мне казалось, что впереди горит костер и кто-то машет нам рукой. Но на реке, конечно, такого быть не могло.

– Вспомни…

Мой ум не хотел ничего вспоминать. Не хотел ни за что поворачиваться в ту сторону. Но в этом более не было нужды.

Я вдруг услышал (вернее, понял, что давно уже слышу) доносящийся со всех сторон вибрирующий звук:

– Брекекекес-коакс-коакс! Брекекекес-коакс-коакс!

– Ахерон, – прошептал я. – Ахерон…

Но это пели не лягушки. Это были человеческие голоса. Люди, немелодично кричащие лягушками – в точности как в афинском театре. Мужчины, женщины, дети… Но где же спрятан хор?

– Он спрятан в твоей голове, – ответил Порфирий.

Я был уверен, что не спрашивал ничего вслух.

Порфирий неспешно греб к луне. Казалось, он лежит на воде как на пиршественном ложе. Его повернутое ко мне лицо все время оставалось над волной, и говорил он без всякого затруднения.

– Ахерон сделан из наших мыслей. Из наших надежд. Из наших тайных желаний. Самое главное, из наших страхов… Когда ты вступаешь в него, Ахерон предлагает тебе все, чего ты искал и боялся при жизни. Ты увидишь это в лунной ряби. Если устремишься к чему-то из увиденного, ты, возможно, получишь это ненадолго в своем трагическом сне – но потеряешь из виду священную переправу. Именно поэтому мы всю вечность блуждаем во тьме. Ты не сможешь вернуться сюда до следующей смерти…

– Мне слишком страшно, господин, чтобы я куда-то устремлялся…

Лицо Порфирия улыбнулось с волны как с серебряной монеты.

– Это другая опасность, – ответил он. – Груз прошлого не пускает нас к спасительному свету. Подводные чудища, сотворенные нашим ужасом, проплывают под нами, касаясь нас щупальцами… Никто не знает заранее, схватят его железные челюсти возмездия или нет.