Путешествие в Иваново автора, Коврова и Баранова

Дядя был человек замечательный. Родился в Москве. Получил высшее образование. Вышел из института, кажется, инженером. Стал работать по специальности. Как все интеллигенты того времени, читал запрещённую литературу и слушал «Голос Америки». Также дядя писал стихи и вырезал клёвые скульптуры из дерева. До сих пор помню фигуру из корней и половины ствола. «Олень» называлась композиция. Дядя умел по-особому взглянуть на грязный кусок дерева и сделать из него произведение искусства. Отсекал он совсем немного, но в итоге получалось здорово. Он умел найти с деревом общий язык. Находить общий язык с людьми у него получалось гораздо хуже. Дядя связался с диссидентами. По слухам, они активно осуждали культ личности. Осуждали уже после того, как культ личности был развенчан на самом верху. За это, наверное, и поплатились. Просто немного перестарались. Дядю посадили. Сидел он где-то на севере. Там простудил голову. Как говорят, именно от этого он начал потихонечку сходить с ума. Первый случай, когда его ненормальность проявилась, семейное предание сохранило во всех подробностях. Однажды дядя вернулся домой, отозвал свою сестру в сторону и сказал:

– Я сейчас в троллейбусе нашу мать видел.

– Глупости, – сказала сестра. – Мать целый день дома сидит.

– Нет, – не унимался дядя. – Я её видел. Она стояла в другом конце троллейбуса и на меня смотрела. Она за мной следила.

– Глупости, – не унималась и сестра. – Наша мать дома.

Так они спорили некоторое время, пока сестру не осенило: он ненормальный, больной. Болезнь дяди стала прогрессировать. Его положили в психушку. Затем дали ему инвалидность и маленькую однокомнатную квартирку в новом районе. Болезнь накрывала дядю какими-то волнами. То он смотрел на тебя бешеными глазами и нёс околесицу, а то был нормальным милым человеком. Милым человеком он был после того, как получал серию уколов в психбольнице.

Ко мне он относился прекрасно. И я его любил. Он, например, позволял мне разрисовывать стены фломастером. Я с удовольствием расписал ему кухню. Впрочем, дядя и сам оставлял на стенах надписи. Одна из них гласила: «А в Музее Ленина вся шинель прострелена». Не знаю, чьи это стихи. Может, дядины? Сам он писал стихи в маленьких самодельных тетрадках. У меня сохранилась одна, обклеенная бархатной цветной бумагой. Стихи в ней, прямо скажем, далеки от совершенства. Вот такое, на-пример:

Думы о судьбах России
всуе тревожат меня…

И далее:

Думы о родины судьбах,
о негодяях и судьях…

Дядя открыл мне творческую часть жизни. Оказалось, что можно сочинять и быть абсолютно свободным и независимым. Дядя просто клеил тетрадки и плевал на чьё-либо мнение. Зимой дядя толстел, а летом очень сильно худел. Он гулял босиком по своему району и занимался карате на берегу речки, которая протекала неподалеку. Карате – это было просто активное махание ногами и руками. Я с удовольствием бегал на речку вместе с ним. И вообще, мне нравилось жить у дяди. Он меня никогда не обижал.