Путешествие в каменный век. Среди племен Новой Гвинеи

Поддерживаемый двумя воинами, я схожу на берег. Идти приходится по жидкой грязи — не суша, а сплошное месиво из глины и грязи. Женщины здесь такие низкорослые, а я такой высокий, что не остается ничего иного, как распластаться на животе и по-пластунски месить грязь, чтобы пролезать между ногами. Я ползу словно по живому коридору из полусотни раскачивающихся ног. Повернуть голову и взглянуть наверх я не решаюсь. Процедура утомительная и непривычная для меня, но я в отличие от Ванусса не нахожу ее такой уж неприятной. Напротив, позу женщин я воспринимаю как знак дружелюбия. И хотя, бесспорно, асматами во многом движет чисто торговый интерес, все же, по-моему, жители деревни искренне хотят установить с нами контакт и этой традиционной церемонией выказывают нам свое доверие. Жаль только, что нельзя попросить Ванусса сфотографировать неповторимую картину того, как воины-асматьг принимают меня в свою среду.

Подняться в мужской дом — задача не из легких. Туда ведет так называемая лестница — бревно с несколькими зарубками. Но меня мигом окружают воины и, подтолкнув сзади, буквально впихивают в узкое отверстие — вход в йеу. Вскоре там же оказываются Ванусс и его помощники. И тут асматы хором начинают говорить. Кажется, будто слова исходят из глубины живота. И хотя мы не понимаем ни одного из них и не можем им ответить, они продолжают говорить.

— Так всегда, — замечает Ванусс. — Теперь, по их убеждению, мы наполовину асматы и должны их понимать.

Я осматриваюсь. Мужской дом — довольно большая хижина, метров тридцать в длину. Полом служат тонкие бамбуковые палки. В разных местах хижины установлено шесть опор, украшенных довольно изящной резьбой, — это юресу. Тут собираются духи предков, и мужчины могут с ними побеседовать. По-моему, Ванусс произвел на воинов благоприятное впечатление, положив три камня перед одной из опор. Мужчины и подростки (женщинам доступ в мужской дом категорически запрещен) спят на голом, без всяких подстилок, полу. На их телах множество ран, но от чего они — от лежания на остром бамбуке или от соприкосновения с очагом, сказать трудно. В каждой хижине имеется очаг — йовсе, грубая чаша из затвердевшей глины, в которой поддерживается огонь. По ночам здесь бывает холодно, и мужчины придвигаются к очагу так близко, что угли нередко попадают им на тело. Глиняной посуды асматы не знают, пищу жарят прямо на углях.

В мужском доме мы сидим не менее часа. Я о многом хотел бы расспросить мужчин, но с нами нет переводчика. К тому же я боюсь неловким словом или жестом напортить Вануссу и тем самым лишить его возможности вернуться в эти края. Он уже успел обменять камни на такое количество саго и бананов, что теперь провизии хватит на неделю.

— Самое трудное впереди, — говорит Ванусс, глядя, как из лодок носят камни. — Самое трудное — уйти из деревни.

— По-твоему, они не захотят нас отпустить?

— Сам увидишь.

Когда, закончив обмен, мы собираемся прощаться, один из мужчин, очевидно вождь, загораживает нам выход. На лице его не видно улыбки, но нет и недовольства или гнева. Кто знает, может, он из вежливости не хочет, чтобы мы уезжали. И тут я вижу, как Ванусс обеими руками обхватывает вождя за талию и прижимается к нему животом. Вождь молча трется животом о Ванусса. Наступает мой черед.

— Сними рубашку и подари ему, — шепчет Ванусс. — У асматов не принято прощаться с прикрытым животом.

Предложение Ванусса не привело меня в восторг, но за три десятка лет путешествий среди народов, живущих в примитивных условиях, я усвоил главное: либо ты следуешь местным обычаям, либо должен бежать из страны. Получив в подарок дорогую рубашку сингапурского производства, вождь никакой радости на лице не выражает, но по тому, как задрожали мышцы его живота, я делаю вывод, что он доволен. Он с такой силой трется о мой живот, что я вынужден откинуться и едва не падаю на острый бамбук.

— Прижмись к нему! — кричит Ванусс. — Покажи, что ты воспитанный человек! Ты вернешься к себе в Европу, а мне до конца дней придется покупать здесь саго. Так что постарайся помочь мне.

Чем же я хуже этого вождя? Во всяком случае, живот у меня побольше, чем у него. Но когда вождь оставил меня в покое, его сменили другие воины.

Час спустя я наконец достиг лодки — в буквальном смысле слова протер животом путь к ней из мужского дома. Но еще много дней у меня болели все мышцы.

Глава третья