Путешествие в каменный век. Среди племен Новой Гвинеи

Свое знание людей Ванусс приобрел не из учебника психологии, он выработал необходимый опыт в процессе богатой событиями службы в полиции папуасов, а в последние годы — в качестве охотника на крокодилов. Быть может, его опыт объяснялся тем, что он любит людей, а в Новой Гвинее люди очень радуются встречам с другими людьми, хотя порой они и убивают их. Как ни парадоксально, убийства совершаются то тут, то там по ритуальным или иным мотивам. Случалось, что с пленником обходились как с почетным гостем, пока древний обычай не повелевал его убить, сварить в земляной печи и съесть. Самое удивительное — и тому немало примеров, — что пленник воспринимал ситуацию с полнейшим спокойствием: он знал свою участь. Она неотвратима, к тому же к смерти местные жители относятся весьма прозаически. Можно видеть прокопченные трупы воинов вдоль стен. Конечно, они мертвы, но их мана[10] продолжает жить. Свободно живет лишь тот, кто может умереть.

Возможно, именно вера в то, что все мы связаны друг с другом нерасторжимыми узами, придает особый смысл путешествию к различным племенам Новой Гвинеи. Враги мы или друзья, мы связаны друг с другом, более того, зависим друг от друга. Я завишу от Ванусса, оба мы зависим от наших носильщиков и помощников — стоит им удрать, и мы погибнем от голода. А все вместе мы зависим от воинов племени асматов, на чьей земле находимся.

2

К вечеру мы приближаемся к месту охоты. Перед заходом солнца эти болотистые места во власти москитов. И хотя их нашествия не так уж неожиданны — они повторяются из вечера в вечер, — всякий раз при виде этой «пятой колонны» я испытываю шоковое состояние. Еще днем ты — человек, властелин животного мира. Но вот из болот и мангровых зарослей появляется многомиллионный рой кровососущих тварей и накидывается на все живое. Они носятся взад и вперед темными облаками и как по сигналу устремляются к своей жертве, стоит им ее обнаружить, — к теплокровному существу, в крови которого откладывают яйца.

Сравнивать новогвинейских москитов с европейскими комарами бессмысленно. Если комаров можно уподобить тихоходным жужжащим машинам, старомодным гидропланам, то их папуасских родичей — реактивным истребителям. Причем атакуют они не по одиночке, а роем. Вначале жертва не чувствует укуса или зуда, но уже через несколько минут укушенное место, например нос или губы, настолько опухает, что порой нос сливается с губой или губа с носом. Даже местные жители с их загрубелой кожей вынуждены считаться с москитами как с превосходящей силой. На берегах реки Сепик вся жизнь замирает после захода солнца. Мужчины, женщины, дети и собаки забираются в тростниковые хижины-футляры, где в убийственной жаре коротают ночь до тех пор, пока дневной свет не прогонит москитов в болота, дав людям небольшую передышку.

Здесь, на реках южного побережья, москиты выбирают время для атак. Если с моря дует бриз, то, каким бы слабым ни был ветерок, насекомые чувствуют его и пребывают в покое. Мы же прячемся за тончайшей сеткой в ожидании этого легкого дуновения. Моряки, плавающие в Торресовом проливе, называют «поцелуем бога» ветер, позволяющий им работать ночью под открытым небом. Только он спасает их лица от укусов крохотных хищников.

Для Ванусса и его помощников-папуасов дуновение ночного бриза означает, что можно начинать работу. Если повезет, за одну ночь они набьют в мешки столько крокодильчиков, что смогут повернуть свои лодки к берегу и ждать прибытия «Сонгтона». По пук-пукам они стреляют только в целях самообороны и ловят пук-пук-пиканинни, которым всего два месяца от роду. «Пиканинни» на местном наречии означает «дитя». Добычу в некоем подобии садка отправляют на крокодилью ферму в Порт-Морсби или в Сингапур. Там их выпускают в бассейны, где они растут до тех пор, пока можно будет снять с них кожу. Из крокодиловой кожи делают сумки, чемоданы, обувь и т. п. Значительная часть великолепных крокодиловых кож поступает из устьев рек залива Папуа, Торресова пролива и Арафурского моря.

Отлов молоди лишен драматизма, но опасен. Ванусс и один из его помощников, Джек с Кейп-Йорка, крадучись пробираются в темноте к берегу, вооруженные палкой, мешком и карманным фонарем. Откровенно говоря, у меня нет ни малейшего желания следовать за ними, но как иначе описать путь, который проходит крокодиловая кожа от поимки животного до того момента, пока его кожа не превращается в дамскую сумочку, если самому не проследить за этим? Дождь кончился. Луна прикрыта тяжелыми облаками, и это хорошо: в полнолуние ловить пук-пуков невозможно. С непривычки я пробираюсь на ощупь, и мои неуклюжие ноги вызывают вполне понятное раздражение Ванусса: он убежден, что я перебужу всех животных на милю вокруг.

Наконец мы достигаем берега. Еще несколько часов назад я видел здесь множество крокодилов, которые нежились на солнышке на песчаных отмелях в лагуне. Сейчас кромешная тьма. Мы осторожно входим в илистую воду.

— Почему пук-пуки не живут среди мангров? — спрашиваю я.

— Они и там живут, — шепчет Ванусс. — Только помолчи, не то спугнешь добычу!