Путешествие в каменный век. Среди племен Новой Гвинеи

Внимательное рассмотрение различного рода «свидетельств» побуждает нас также скептически относиться к рассказам о так называемом кулинарном каннибализме, т. е. о поедании человеческого мяса из простого пристрастия к нему или из чревоугодия. Если такие случаи и существовали, то объяснение им скорее следует искать в позднейшей деградации под влиянием контакта. Оставим в стороне всегда и везде имевшие место спорадические случаи каннибализма, вызванные сильным голодом (как, например, во время войн и особенно осад — широко известен рассказ о том, как мать съедает свое дитя во время осады римлянами Иерусалима, дошедший до нас в книге Иосифа Флавия), психическими заболеваниями или криминальными соображениями (например, изготовление в голодные годы после первой мировой войны в Германии пирожков с человеческим мясом). Все эти случаи не являют собой примера каннибализма как социального установления, они — отклонения от нормы, признаваемые таковыми всеми членами данного общества, чаще всего и самими каннибалами.

Основная масса заслуживающих доверия сообщений о каннибализме как об обычае, признанном общественной нормой, указывает на то, что он теснейшим образом связан с религиозными и магическими представлениями, разделявшимися этими обществами. Об этом же говорят практически все примеры, приводимые Фальк-Рённе. Вспомним многочисленные упоминания в книге об использовании частей человеческого тела, костей в ритуальных целях, о хранении их в мужских домах в качестве фетишей. Среди папуасов широко распространено представление о том, что все человеческое тело или только голова являются вместилищем особой духовной силы, маны, а поедание тела передаст ману ее новому обладателю. Недаром папуасы, участвовавшие в убийстве и поедании миссионеров и их спутников в долине Балием, говорят потом: «Мы съели их для того, чтобы получить частицу их силы». Связь каннибализма с верой в магическую силу маны многообразна. Своеобразное проявление ее — так называемый эндоканнибализм, или патрофагия, т. е. полное или частичное поедание тел умерших родственников, примеры чему мы также видим в книге. Как сообщают различные наблюдатели и ученые, это действие совершается не из стремления присвоить себе ману умершего, а из пиетета к нему, из желания сохранить его материальную оболочку внутри родственного коллектива, не дать возможности червям исполнить свою мрачную миссию. Кстати, эта форма каннибализма была в прошлом едва ли не самой распространенной.

Сходные с этими представления, возможно, лежат в основе еще одного экзотического обычая — мумификации, известной, как мы видим, не только в Древнем Египте, но и на Новой Гвинее и в других районах мира, например на Алеутских островах — в зоне распространения культа предков, принимающего самые причудливые формы.

Герой Достоевского Иван Федорович Карамазов сказал следующую фразу: «…уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие… тогда ничего не будет безнравственного, все будет позволено, даже антропофагия». Действительность, однако, прямо противоположна этому мнению, хотя связь подмечена несомненно точно. Именно вера в свое бессмертие в виде веры в извечную и универсальную ману, переселение душ, или особую духовную субстанцию и является питательной средой антропофагии. На этой же почве явно покоится и другой дикий обычай — охота за головами, которой также немало места уделено в книге Фальк-Рённе. В основе ее лежит культ черепа как магической субстанции. Любопытно, что чаще охота за головами и каннибализм исключают друг друга. Классической зоной первого обычая является островная и частично материковая область Юго-Восточной Азии. Каннибализм был раньше распространен более широко и отмечен в Южной Америке, в Австралии, в Африке и Океании. Но именно Новая Гвинея, последнее прибежище как каннибализма, так и охоты за головами, давала нам еще в 60-е годы XX века редкие примеры сосуществования обоих обычаев.

Как можно оценить их последствия? Определить даже приблизительно количество жертв каннибализма и охоты за головами весьма трудно. Полагаю, что, если бы была возможность вычислить такую цифру, она показалась бы нам, людям XX в., смехотворно низкой по сравнению, например, с количеством жертв второй мировой войны, так же как ужасы людоедства меркнут на фоне газовых печей Освенцима. И тем не менее обычаи эти, бытовавшие не одну тысячу лет, оставили существенный след в виде этнической и социальной атомизации этих обществ, разделения их на мелкие и мельчайшие фрагменты, весьма слабо связанные друг с другом. Подрыв контакта, искусственное замыкание общества и как следствие его — неизбежная отсталость, необходимость самим додумываться до того, что стало уже общим достоянием человечества, необычайно медленный социальный и духовный прогресс — вот прямые последствия этих двух обычаев. Часть вины за то, что Новая Гвинея вошла в XX в., сохранив ранневарварский облик, несомненно, лежит на каннибализме и охоте за головами.