Путешествие в Лилипутию

Предаваясь этим мыслям, я скользил взглядом по бескрайней морской глади – ничто не нарушало ее однообразия. Меня вдруг охватило отчаяние ввиду безбрежности этого простора и моей собственной ничтожности перед этим огромным пространством. Я закрыл глаза, чтобы не видеть этой безграничности и немного прийти в себя. Перед моим мысленным взором возникли потерявшиеся теперь в морских просторах островки, на которых расположились Лилипутия и Блефуску, я снова видел крохотные фигурки, слышал тонкие голоса. «Куинбус Флестрин, ах, Куинбус Флестрин, какой же ты большой и глупый!» – слышал я голосок моей милой Кульбюль. «Бедная моя Кульбюль», – подумал я и снова услышал ее голос: «Да открой же ты глаза и посмотри на меня!». Я вздрогнул и открыл глаза. Передо мной на днище лодки стояла маленькая фигурка – такая знакомая и такая желанная. Я протер глаза, полагая, что галлюцинирую, – такое нередко случается с моряками, долго не видевшими берега. Видимо и я стал жертвой такого болезненного состояния. Но фигурка передо мной улыбалась, махала мне рукой и даже разговаривала. «Подставь мне ладошку, Куинбус Флестрин, и поднеси к себе поближе».

Нет, это был не мираж, не сон наяву – на днище стояла живая Кульбюль, неведомо каким образом оказавшаяся со мной в лодке. Я протянул руку, ощутил на своей ладони ее босые ножки, и только после этого у меня не осталось никаких сомнений в том, что я не сплю. Тем не менее, я пребывал в полном недоумении, рассеявшемся лишь после рассказа Кульбюль, который был прост и очевиден; как же я, спрашивал я себя, зная Кульбюль, не предугадал, что она, решившаяся ради меня преодолеть пролив между Лилипутией и Блефуску, не остановится перед тем, чтобы последовать за мной и в края для нее неизвестные. А она, предчувствуя мои возражения, не стала спрашивать моего согласия, а, поняв, что день пришел и я собираюсь навсегда оставить ее, просто пробралась в лодку, решив отправиться со мной в неизвестность, и если будет суждено, то и погибнуть. Я не мог не восхищаться беззаветной любовью этой отважной маленькой крохи, которая бросила все – дом, родителей, отечество ради неопределенного будущего со мной.

Она не решилась объявиться сразу же по отбытию лодки от блефускуанского берега, так как опасалась, что я могу вернуться и высадить ее, теперь же, когда и Блефуску, и Лилипутия остались далеко за горизонтом, она могла не опасаться, что я поверну назад.

Противоречивые чувства переполняли меня. С одной стороны, я был, конечно, счастлив, что Кульбюль жива. С другой стороны, я отчетливо понимал, что, если фортуна будет к нам благосклонна и мы доберемся до моего отечества, судьба моей маленькой возлюбленной будет не самой сладкой – я на себе испытал, как непросто жить на чужбине. Но ее положение будет несравнимо с моим: положение мышки в клетке со слонами, вынужденной каждую минуту беречься, чтобы ее не растоптали ненароком. Не могло не тревожить меня и отношение моей женушки к возможному появлению в нашем доме малютки Кульбюль. Ах, если бы мы жили в мусульманской стране, где правят законы Магомета… Я, конечно же, не ратую за то, чтобы моя пуританская Англия встала под знамена Аллаха, но, зная некоторые обычаи стран Востока, не могу не испытывать перед ними определенного восхищения.

Но думать об этом пока не имело смысла: отечество мое лежало далеко за бескрайними океанскими просторами, и доберемся ли мы до него – о том ведомо было одному лишь Господу. А потому мне лишь оставалось радоваться счастливой судьбе, скрасившей мое одиночество столь чудесной спутницей, которая могла дать мне все, что требуется мужчине в расцвете сил, и в то же время не грозила моим скудным припасам – ведь затянись наше путешествие на две-три недели, нам придется страдать от голода и жажды. Но более чем скромные потребности Кульбюль в еде и питье ничуть не усугубляли тяжелого положения.

Чувства переполняли меня – я испытал прилив желания, и мой порыв тут же сообщился малютке Кульбюль, которая, не мешкая, разоблачилась, и мы предались любовной игре.

Находясь в Лилипутии и Блефуску, я не раз испытывал сожаление в связи с тем, что не имею здесь возможности совокупляться с местными женщинами в позиции, которая более всего подобает мужчине. Но представить человека моей комплекции, взгромоздившимся на какую-нибудь пусть и самую рослую лилипутку было невозможно, а потому мне приходилось довольствоваться тем, что давала судьба. Должен отметить, однако, что ощущения, испытываемые мною во время любовных утех с Кульбюль, заставляли меня забыть обо всех слабых сторонах моего положения великана в стране малюток.

В своих скитаниях я слышал, что более всех преуспели в плотских утехах индийцы, однако после знакомства с Кульбюль я испытывал в этом большие сомнения, потому что не могу себе представить кого-нибудь более искушенного в любовных ласках, чем она. Ах, как ее искусство скрашивало наше в остальном довольно безотрадное путешествие!