Путешествие в любовь

— Почему ты не посылаешь туда Линет? Она красивенькая, и ты любишь ее, все так говорят.

— Линет не… Перестань спорить, дорогая.

— Что «не»?

— Я не понимаю.

— Ты сказала: «Линет не…». Что «не»?

— Уже не помню, Элизабет. Перестань дурачиться. От «Холтона» ты будешь в восторге.

Разгневанная этим лживым «Уже не помню», она умчалась к себе наверх и бросилась на постель. «Линет не нуждается в пансионе», — вот что собиралась сказать мать. «А я, значит, нуждаюсь…» — с горечью подумала она и как когда-то давно вдавила нос в подушку, чтобы укоротить его и стать красивой, раскованной и «не букой». Если надавить посильнее… Больно, да и все равно не поможет. Глядя сквозь слезы на шар, Элизабет шептала: «Она оставляет Линет при себе, потому что любит ее, а меня — нет». На темно-синей Вселенной появились фигурки, сочувствующие, но молчащие. Она встала и пошла к тете Джоанне.

«Я ничего ей не скажу, — говорила она себе. — Просто схожу в гости».

Розовые азалии любовались склонившимся над ними прелестным лицом тети Джоанны.

— Что ты тут делаешь? — как обычно спросила тетя.

— Мама говорит, — выпалила она, — что я должна поехать в какой-то дурацкий пансион, а я не хочу.

— В «Холтон» что ли? Поедешь, — бросила Джоанна, не отрываясь от азалий. — Научишься там хоть чему-нибудь полезному. А теперь, зверюшки, — обратилась она к цветам, — вы напились, так что растите.

— Но это же глупо! Мама говорит…

— Твоя мать дурочка, но на этот раз она права. И ты поедешь. Тебе понравится мисс Ламберт. Чертовски умная женщина. Я училась с ней в школе. Благодари свою звезду за то, что тебе дают шанс стать не такой, как твоя сестра. В «Холтоне» тебе будет хорошо.

Немного успокоенная, Элизабет вернулась домой и вскоре отправилась в «Холтон» — красивую школу на склоне горы в шестидесяти милях от Сиднея.

Но тетя Джоанна ошиблась: «Холтон» ей не понравился, да и «Холтону» она пришлась не по вкусу. Но мисс Ламберт оказалась настоящим чудом. С самого первого мгновения. Ее орлиные глаза внимательно смотрели на девочку, прижимавшую к себе большой старый шар.

— Она не захотела оставить его дома, — извинилась мать.

— И правильно, — живо откликнулась мисс Ламберт. — Я бы тоже ни за что не бросила такое сокровище.

О, взрослая поняла!! Поняла, что шар обладает отнюдь не детскими тайнами, которыми нельзя делиться!

— Ну, если вы одобряете… Тогда пусть…

«Какая же она глупая рядом с этой леди!» — с жестокой радостью подумала девочка.

— Конечно, одобряю. — Мисс Ламберт не давала матери закончить ни одной фразы (позже Ян скажет ей, что она всегда так поступала). — Я не поощряю влюбленность моих учениц в кукол и медвежат коала. Но это, — она положила худую ладонь на шар, — я ценю высоко. Мало что из любимых детьми вещей и красиво, и полезно. Могу сразу сказать, что вашей девочке крупно повезло — у нее есть вкус. Когда у ребенка нет вкуса, одному Богу известно, сколько усилий стоит Ему и… мне развить его. — Мисс Ламберт повернулась к девочке, взиравшей на нее с немым обожанием. — Ты согласна, Элизабет?

— Конечно, — ответила та и покраснела.

— Вот видите, мы уже отлично понимаем друг друга! — рассмеялась мисс Ламберт. — Не хотите ли чашечку чая, миссис Уайкхем?

— Нет, спасибо, — поспешно проговорила мать.

Короткий поцелуй, объятия, и мама уехала.

— Твоя мама рассказала мне, какая ты, — сказала мисс Ламберт. — Теперь сама расскажи мне о себе.

Но ей пришлось лишь отвечать «да» или «нет»: за нее говорила мисс Ламберт.

Что еще, кроме мисс Ламберт, можно вспомнить о «Холтоне»?.. Старая маленькая парта. Единственная скромная вещь в просторных, богато обставленных комнатах. Потемневшая от времени, резко контрастирующая с окружающими ее полированными, медового цвета партами. Ее крышка сама по себе была целым миром, изборожденным бесчисленными канавками, оставленными давно исчезнувшими ножами, линейками, карандашами…

Единственная вещь (как она узнала позже), оставшаяся от подержанной мебели, с которой начинался «Холтон». Никто не знал, почему ее не заменили вместе с остальными партами. Догадалась одна Нора Хьюсон: «Ее сохранили для Элизабет Уайкхем, — объявила она классу. — Гадкую парту для гадкого утенка». Как бы то ни было, парта осталась, принадлежала ей, и она любила ее.

Девушка невольно улыбнулась, вспоминая, но тут парта исчезла, и снова зазвучал голос мисс Ламберт:

— Разве мама не говорила тебе, что такое скоро должно случиться?

— Нет, — прошептала она, совершенно больная и потрясенная.

Проснувшись в то утро, она бросилась к мисс Ламберт, дрожа от страха и смущения. Та пробормотала что-то насчет преступной халатности, усадила ее в кресло и объяснила что к чему. Страх сразу прошел, но его сменило периодически возвращавшаяся тошнота.

Через несколько недель то же самое произошло с Норой Хьюсон, но вела она себя по-другому.

— Я становлюсь взрослой, — объявила она в спальне, встав в позу феи из сказки. — Я распускаюсь, как цветок!

Какая несправедливость — у нее даже не болела голова!

— Не цветок, а жгучая крапива, — бросила Элизабет, жутко завидуя ее уверенности и раскованности.